Небо по-прежнему было этого неправдоподобно чистого лазурного цвета. Желтые листья из Тиргартена по-прежнему летели в лицо. Пригородные поезда по-прежнему опаздывали. Все было по-старому. Концом света не пахло.
Прошлую ночь я провел в стране, которой больше не существовало. За три года, проведенных в Западном Берлине, мое самое яркое воспоминание относилось к Восточному. К ноябрю тысяча девятьсот восемьдесят девятого. Мне удалось со временем вытравить из себя тесную квартирку в Шпандау, магазин пластинок на Потсдамерплатц и ледяной ветер в Шарлоттенбурге. Но только не это.
Я блюю на Александрплатц в два часа ночи. Сыпется первый снег, пальцы озябают, фонари похожи на лампы над операционным столом.
Я стоял на Александрплатц и выблевывал из себя свою привычную жизнь. Мутными тягучими каплями она сочилась с моих губ и сливалась с темнотой асфальта.
Я чувствовал себя туристом, которого обокрали и у него остался только паспорт, чтобы вернуться домой и забыть про неудачный отпуск.
К сожалению, заявлений о данном виде кражи не приняла бы ни одна полиция мира. Мне не хотелось сцен, драк и даже виски.
Мне просто хотелось навсегда остаться в этой несуществующей больше стране.

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama, [rating]:G

---

ситуация "я не ебу, что происходит", часть хренадцатая



Меньше всего это похоже на прощание. Скорее на прощение. Мы прощаем самих себя, где-то в глубине души. Мы иногда спонтанно перескакиваем на немецкий, каждому из нас что-то проще выразить только на нем, а потом возвращаемся к привычному английскому.
За последние пару лет ты заработал еще пару миллионов, а я гастрит из-за наскоро съеденных сэндвичей в переездах, перелетах, пересъемках.
Нам обоим кажется, что эти пару лет мы просто смотрели фильм, а теперь будто возвращаемся в реальную жизнь. Выходим из кинозала и щуримся на яркое солнце, удивляясь, как быстро в город пришла весна, ведь мы шли на это кино под снегом.

---

Дорогой Август! Знаешь, я завожу умопомрачительное количество романов. Преимущественно с городами и барами. Я не пропускаю ни одной стойки, будь то разбитной дрэг-клуб в Санкт-Паули или крошечная семейная пивная в Гармиш-Патенкирхене. Я флиртую и с киоском, где продают сосиски и картошку, и с лучшими джаз-клубами Берлина. Люди, конечно, тоже попадаются, но не вызывают такой привязанности.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

@темы: [fiction]:original, [pictures]:casting

---

downfall

old, re-edited, unfinished

***

Лазурный берег нравился мне с детства и совершенно не ассоциировался с пафосом и шиком, привезенными туда туристами вместе с дорогими яхтами и мехами в двадцатипятиградусную жару.
Ребенком я часто приезжал к двоюродной тетке в Эз, рыбачил с дядей, лазал по горам и строил шалаши из пальмовых веток.
Когда в очередной раз меня начинало подташнивать от Парижа, я ехал на побережье. Лучше всего здесь ранней весной, когда уже стоит теплая погода, а поток туристов еще невелик.
Здесь были места, которые мне не хотелось делить ни с кем. И, тем не менее, я приехал сюда с Ником.
Я продолжал сходить с ума, а он продолжал появляться в моей жизни в самые нужные моменты, не спрашивать лишнего и варить кофе. В благодарность я позволял ему оставлять зубную щетку в моей ванной.
Я считал его своим другом, он меня – любовником. У всего этого был какой-то омерзительный привкус нездорового дежа вю.
- Еще полудня нет, - он скептически смотрит на меня, едва официантка, которой я заказал бокал красного вина, удаляется от нашего столика.
- Смотря где, - с издевательским прищуром отзываюсь я, прикуривая сигарету.
Он на неопределенное мной количество лет младше меня, он повернут на белых рубашках, и, по его рассказам, держит небольшую кондитерскую в Монтрё. Он выглядит как правильный французский мальчик, отучившийся в Сорбонне на «отлично» и выгодно распорядившийся родительскими капиталами.
Банальный приторно сладкий портрет успешного человека готов. Но ему нравилось разрушать стереотипы и самого себя.
Господи, Никки, надеюсь, ты хотя бы не любил меня.
Я перелистываю страницы книги – беседы Трюффо с Хичкоком - и пальцем спихиваю очки на нос.
Солнце начинает слепить.
- Чем займемся сегодня? – спрашивает он, прекрасно представляя, что, независимо от моих ответов, все кончится, как и всегда.
Я проведу вечер в компании непристойно легкомысленных девиц, а он проснется раньше меня наутро и будет складывать разбросанную по полу одежду.
- Поехали в Ментон, - говорю я.

***

- И знаешь, что, Ник, меня тошнит от женщин и от тебя меня тоже тошнит! От твоей услужливой мордашки! От этого «я-готов-тебя-понять» выражения лица. Ни хрена ты не готов, Ник. Ты готов, блядь, только ждать, когда я спущу штаны и дам тебе отсосать. Вот он смысл, Ник. Делать вид, что пропасть осталась за нашими спинами, когда она под нашими ногами.
Улица пустынна, а редкие туристы, едва показавшиеся на перекрестке, спешат свернуть в ближайший проулок.
Я практически ору, сотрясая эти вековые стены ругательствами, плевав на то, что посвятил некоторое количество невидимых ушей в подробности своей личной жизни.
Теперь Ник смотрит на меня растерянно, словно несправедливо отруганный ребенок. Для полноты наслаждения мне хочется только дать ему в челюсть.
Я чувствую, как предательски щекочет в носу, как сводит скулы. Я снова вижу его лицо. В скрипе вывески и трепетании шторы в открытом окне мне слышится его чудовищное баварское произношение. Мне чудится аромат его духов, который я не встречал с тех пор. Черт знает, что это была за марка.
Я бью себя по щекам.
И до слез хочу на Александрплатц.

***

- И как его звали?
Уже глубокая ночь и, кажется, прошли пара дней. Конечно, разругавшись в Ментоне, мы вернулись не в Париж, а в гостиницу.
Мы сидим на пляже в Ницце, так темно, что моря не видно – его только слышно. Холодные камни вполне заменяют лед для стоящей между нами бутылки шампанского.
Я запахиваю куртку и лезу за сигаретами.
- Какая тебе разница?
- Люблю детали.
Он говорит это так простодушно, что сопротивление бесполезно.
- Курт. Курт Штеммер.


***

Не знаю даже, читал ли ты эту книгу. Наверняка, читал. Ты же ведь отличник. Если долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть в тебя.
Тебе хватило и пары секунд.
Утру лучше было не наступать. Ну или тебе не стоило забывать свою бритву и подниматься в номер. Обнаруживать меня, сидящим на диване, с мобильным телефоном в руке, на дисплее которого еще отражался входящий вызов с немецкого номера.
Черт возьми, Ник, да почему же ты ни разу не предложил нам убраться на какие-нибудь Балеарские острова. Я бы ведь не имел ничего против.
Я бы побежал со всех ног.


***

Мне кажется, обычные человеческие эмоции были здесь просто неподходящими. Это все равно, что с линейкой мерить глубину океана. Это была космическая катастрофа, и оставалось только ждать, когда тебя поглотит черная дыра.
Я лежу на полу и курю, кажется, третью сигарету подряд. У меня ощущение, что я чертовски пьян, хотя за ночь я впервые за долгое время не выпил ни капли алкоголя. Мне хотелось разрыдаться, выпустив из себя разом всех демонов, скопившихся внутри за эти неполные десять лет.
Я вернулся в номер под утро, хотя мне хотелось остаться там, где я провел эту ночь, навсегда.
За окном могли бы грохотать танки, бушевать ураганы – я не придал бы этому значения.
Я продолжил бы любоваться его силуэтом, чертами лица и вдыхать его запах до полного умопомешательства.


***

- Если это правда ревность, Ник, то… К чему это? Ты же прекрасно знаешь, что я… - я обрываю сам себя на полуслове.
Что я не люблю тебя, Ник. Вот что я должен бы сказать.
Я не люблю тебя, Ник. Ты осточертел мне. Потому что мне надоело выдавать тебя за своего друга, хотя для меня ты именно им и являешься. Мне осточертела вот эта правда, помноженная на правду, в результате которой получается ложь.
И в один прекрасный день, Ник, ты, наконец, заберешь свою зубную щетку из моей квартиры и исчезнешь из моей жизни. Тебе придется это сделать самому, потому что я-то тебя никогда не выставлю. А потом я почему-то уверен, что однажды таки увижу тебя с женой и детьми, прогуливающимся в Бют-Шомоне или Тюильри.
Я надеюсь, что ты никогда не расскажешь мне, что тебя держало рядом со мной эти месяцы, и мне будет над чем размышлять до старости, строить гипотезы и догадки.
Это до омерзения банально, Ник, поэтому я тебе этого, извини, никогда не скажу.
Но у меня нет никакого желания начинать новую жизнь.

***

Запах выветривается быстрее, чем можно предположить. Запах выветривается, и по ощущениям это похоже, как если бы сходила кожа. Черт его знает, какого это, кстати. Но это точно делает человека совсем беззащитным. Его плоть и кровь, все внутренности его организма теперь уязвимы. Если тебя настигает запах – та же история. Ты безоружен. И когда он испаряется, какая-то часть твоей души начинает разлагаться.

***

Нам остается только пуститься в ностальгические рассказы. Вспоминать места, где мы уже вряд ли окажемся еще раз вдвоем. Вспоминать людей, которых уже нет в наших жизнях, общих знакомых, людей, чьи лица мы помним с трудом или слишком хорошо.
Выцарапывать из-под кожи эти ценные крупицы, вытаскивать осколки общего прошлого, словно занозы.
Только к чему нам эти операции в полевых условиях, Курт?
- Это все не имеет больше значения, Курт. За давностью лет. К чему вообще все эти якобы искренние беседы? Ты был моим лучшим другом, Курт. Не приятелем для пивной или футбола, ты был частью меня. Я заботился о твоем отце, как о своем собственном, а родному звонил едва ли раз в месяц. Я, дурак, правда, думал, что когда-нибудь мы, семидесятилетние, будем гулять в Тиргартене с собственными внуками и вспоминать жизнь, которую мы разделили. Черт возьми, я любил тебя, Курт. Просто по-человечески любил. Ты же должен понимать, что я тебя ненавижу? Хоть это ты понимаешь?

***

Он проглатывает мой издевательский тон, не огрызаясь, и просто повторяет: «Давай просто уедем, прошу тебя».
- Подай халат, - говорю я ему после паузы.
Ник прислоняется спиной к косяку двери, тяжело выдыхая, словно он сейчас провалил многомиллионную сделку, а потом как-то равнодушно бросает мне халат.
- Я попросил тебя. Я не часто тебя о чем-либо просил. И вот я просто…
- Уезжай один, если хочешь, - перебиваю его я.
Я думаю, что он, пожалуй, даже не заслуживает таких слов. Но все равно говорю их.
- И кто останется на твоей стороне, Тристан? – говорит он.

***
Эти редкие мгновения, когда в нем просыпается, если не бунтарь, то хотя бы стойкая личность всегда застают меня врасплох.
Я даже зауважал тебя в этот момент, Ник. Эти вызывающие вспышки проявления характера шли тебе куда больше желания принадлежать кому-то.
- Я не совсем дурак,Тристан, чтобы думать, что, заглянув в твое прошлое, я еще могу задержаться в твоем настоящем. Что уж там про будущее….

***

Курт лезет за сигаретами, обходит меня кругом и садится прямо на тротуар. Круазетт еще немноголюдна в этот час. Он задирает голову и смотрит на меня некоторое время. Словно крик о помощи застрял у него в глотке.
От теплого морского воздуха Канн начинает нести ноябрьской промозглостью Берлина.

@темы: [fiction]:original, [pictures]:casting, [category]:slash, [rating]:R

---

вся жизнь летит к хуям и меня это уже даже не волнует
отношения со словами испортились в конец. я перестала им доверять. они не выражают то, что на себя берут.
голосам в голове это не мешает. голоса в голове продолжают разговаривать все с тем же легким рейнландским выговором.
я выхватываю эти реплики раскрасневшимися от глинтвейна губами, как снежинки из воздуха на рождественской ярмарке и заглатываю обратно в себя. я выхватываю эти реплики, как осенние листья и вклеиваю в гербарий.
по факту мы опять в гамбурге, где ничего не поменялось. ничего не поменялось.
дует ветер с эльбы. кричат чайки. прошедшее время давно свалилось с плеч. это лишь фантомные боли.
может быть с маяками, как со звездами, франк.
мы видим свет, давно потухших.
может быть.

---

---

ich will nicht nach berlin

вообще не ебу, что у меня в голове происходит

---

---

спой мне в ответ

1.
- Когда идет первый трамвай?
- В четыре? В пять… Не знаю…
Франк смотрит на меня и прочесывает пальцами свои волосы.
- А когда открываются кафе?
- Пекарни в шесть. Какой сегодня день недели?
- Четверг?
- Суббота.
- Дирк и Клаус сняли квартиру в Шарлоттенбурге. В старом доме на последнем этаже. Вместе с чердаком. Они собираются оборудовать там репетиционную базу. Ну и Дирк сможет возиться со своими чертежами.
- И сколько они за нее платят?
- Шестьсот марок, кажется. Курт, мы могли бы тоже там репетировать. Хочешь, заглянем к ним сегодня вечером? У них, кстати, еще одна комната свободна. Нам бы ведь хватило одной комнаты?
- Мне нужно написать работу к семинару, Франк. Как я вижу себя через десять лет. Наверно там должно быть что-то вроде частной практики или управления отделением в клинике. Я понятия не имею, Франк, где я буду через эти треклятые десять лет.
- Я не хочу знать, где я буду. Я хочу знать, с кем.
- Франк, ты занесешь мне завтра пластинки?
- И билеты на фестиваль.
- Театр Комедии, кстати, открыл курсы. Не хочешь записаться?
- Только хотел тебе рассказать.
- Ладно, вставай и валим. Или у тебя есть желание завтракать с моими родителями и сестрой?

Я все еще слышу наши голоса, глядя на фотографии. Франк, тот факт, что нам все еще девятнадцать страшнее того, что нам никогда уже не будет девятнадцать.

2.
- Ты бы хоть песню мне посвятил, Франк, а?

3.
- Я нашел лучшее место на земле.
- И что там?
- Виски за два евро.

4.
- Курт, идем, прошу тебя, - Франк держит меня за руку так крепко, словно мы с ним в горах на краю обрыва.
- Вы тупорылые ублюдки! В точности как ваши родители, ленивые мешки, живущие на пособие в ваших гребных гетто, где ни слова по-немецки не услышать!
Меня даже удивляет, что компания школьников прекратила свою слишком громкую болтовню, оставила в покое стоящую на остановке девчонку и прекратила швырять на тротуар фантики от конфет. Они стоят и смотрят на меня как будто недоуменно.
- Курт, это же дети! Через пару лет Нильс будет таким же!
- Если он станет таким же, я лично его придушу!
- Ты невыносим, Курт. Ты сходишь с ума.
- Он, нет, Франк. Я в порядке. Но с меня хватит этого дерьма. Меня тошнит от тебя, Франк. От твоих дурацких планов, которые никогда не сбудутся, черт тебя возьми!
Спросил ли ты хоть раз, чего хочу я? Хоть разок подумал о том, что я чувствую? Какие у меня вообще проблемы?
Приходит автобус, мальчишки с гоготом и криками заваливаются внутрь, едва позволяя выйти другим пассажирам. Мы остаемся на остановке одни.
Мои проблемы, Франк. Я, правда, верил, что у нас одна жизнь на двоих. Пока однажды не проснулся в своей собственной. Это был странный момент. Это была совсем другая жизнь. Но она мне понравилась.
- Нет. Ты всегда втягивал меня в свою жизнь, Франк. Как паук. Как водоворот. Я не хочу этого больше, Франк. Я не хочу тебя больше. Проваливай.

5.
- Франк, черт, скажи мне, что октябрь когда-нибудь кончится.
- Конечно, кончится. Но в ноябре ты тоже будешь звонить.

6.
- Иногда мне снова кажется, что я люблю тебя.
- Иногда мне кажется, что нет.
- Франк, давай встретимся в Стокгольме, черт возьми.
- Это звучит лучше, чем «я тебя люблю».

7.
- Какой бардак, а, - Франк говорит это сокрушенно и равнодушно одновременно, пинает ногой пластиковые пивные бутылки в одну кучу и закуривает. – А еще ты болван, Курт. Мне больно осознавать, насколько ты болван.
- Это эмпатия.
- Нина согласилась?
- Нина предложила. Ты можешь не верить и смеяться, но я развожусь именно потому, что желаю ей и нашему ребенку нормального будущего. В моем присутствии оба эти слова подвергаются вопросу, Франк. Черт возьми, ты можешь жениться на ней, если тебе так хочется спасать души. Я безответственный мудак, Франк, да, так это называется без красивых оборотов, вроде «мне нужно время» и «мне нужно разобраться в себе». Я чувствую себя связанным, Франк, у меня панические атаки и хочется выть. Я хочу прочь отсюда.
Я закуриваю тоже. Я не могу перестать чувствовать Франк, и именно поэтому скоро не смогу чувствовать вообще. Мне завтра в утреннюю смену, снова видеть смерть и слушать сирены. Я не хочу больше знать твои мечты, Франк. Если ты забыл, свою гитару я продал еще год назад, чтобы купить Нильсу зимний комбинезон. И знаешь что? Я не жалею.
- Если ты сейчас соберешь все бутылки, то мы еще успеем сдать их в супермаркет и можем поесть на вырученные деньги карри с картошкой фри в имбисе.
Франк даже не спрашивает, с какой стати он должен это делать. Он просто собирает бутылки, я курю, мир рушится.
- Это все равно что, как если бы ты обвинял меня в убийстве, держа за спиной пистолет, - говорю я невпопад.
- В каком смысле?
- Без смыслов, Франк. Все еще не знаю, хорошо или плохо, что мы так и не переспали.
Он смотрит на меня пару секунд удивленно, а потом лишь спрашивает, есть ли у меня большой пакет, куда поместятся все бутылки.
Если бы мы переспали, Франк, было бы проще послать тебя к черту. Все бы закончилось грязно и банально, Франк. Это неловкое чувство ошибки уже проложило бы между нами сотни а то и тысячи километров даже если бы мы по-прежнему жили на соседних улицах, и вычеркнуло номера телефонов из записных книжек. Ты оставил меня с чувством любви, Франк. Ты оставил меня с чувством единства. Ты оставил меня одного.

8.
- Я в отпуске. Я послал тебе открыток.
- В Берлин?
- В Берлин.
- Я не живу там больше, Франк.

9.
За последний месяц я был в пяти музеях, два раза на футболе, три раза в театре, я записался на плавание и купил абонемент в филармонию. В моих планах курсы китайского и получение яхтенной лицензии. Каждый вечер я пробегаю вдоль Рейна от моста Цоо до моста Дойц. Ах да, и я серьезно подумываю поступить в университет и написать докторскую. И знаешь что, Франк? У меня все еще остается время думать о тебе.

10.
Катарина охренительная, Франк. Поэтому я надрался до такого состояния, что даже не мог подрочить. Она не в курсе, разумеется. У меня нет шансов, Франк. Что тебя вообще привлекло во мне, а? Я же ни черта не умею, у меня нет талантов, я не качаю мышцы, я не рисую, я езжу на «Фольксвагене», у меня дурацкое заторможенное чувство юмора и на гитаре я играл, прямо скажем, паршиво. А она охренительная. И знаешь что, Франк. Это ведь тоже пройдет. Это все пройдет, я сейчас едва помню лица людей, что выворачивали мне кишки пару лет назад. Мне правда интересно, Франк, когда я буду лежать и подыхать, наконец, будет ли еще кто-то, кому мне захочется позвонить и сказать то, что еще будет иметь значение.

11.
Мне осточертело ждать, Франк. Электронных писем, очереди в супермаркете, зарплаты, дней, в которые я надеюсь быть счастливым. Где доказательство, что это именно те дни, а не сегодня.
Здесь все в треклятых елках и в центре города возводят рождественские базары. А шары, колпаки и свечи мозолят глаза уже с августа. Мне хочется подарить ей что-то личное, Франк. Но я уже не помню, с каких пор искренность кажется мне унизительной. Я тут подумал, Франк. Нильсу исполнится пятнадцать, семь лет как я развелся с Ниной и пять как не видел тебя. Когда я зажмуриваюсь, все кажется мне вчерашним днем. Когда я открываю глаза – вечностью.

12.
Знаешь это чувство, Франк? Ты идешь на вечеринку с приятелем, платишь десять евро за вход и через полчаса твой приятель уже пьян настолько, что еле держится на ногах и хочет домой.
И вот с одной стороны – твой приятель, с другой – десять евро. Вы сидите на улице, ты надеешься, что на свежем воздухе ему станет лучше, а он говорит тебе уже в сотый раз, что обычно никогда так не напивается. Вокруг стоят оставленные пивные бутылки и толпа, желающая попасть внутрь. Ты тащишься до ближайшего киоска, чтобы купить ему минералки.
Я уже рассказывал тебе о нем? Это мой сосед. Он, кстати, гей.
Вечеринка была тоже так себе. И его друзья, которые нас позвали, ушли еще раньше. В общем, мы плюнули на десять евро, Франк. Он отсосал мне у галереи, где-то между елками, окружающих рождественский базар на площади у собора. К счастью, он не помнит этого. К сожалению, я помню. У меня проблема, Франк. Я не пьянею даже от водки с энергетиком. Катарина не отвечает на мои письма уже неделю. Вот дерьмо.
Мне все осточертело, Франк. Мне просто нужно выспаться.

13.
Последнее время, Франк, когда я говорю, что мне надо за покупками – это значит, что в моем доме закончился алкоголь.

14.
- Франк, ты никогда не обращал внимание, что поезд выезжает из туннеля в Дойце под каким-то ненормальным углом. Дома и мост кажутся перекошенными, падают друг на друга, словно осколки в калейдоскопе…
- Если это в твоем грёбанном Кёльне, то я там никогда не был и не собираюсь, Курт.

15.
Я сегодня сидел на остановке и ждал свой поезд, и там был парень. Он курил, а потом пришел его поезд, он бросил сигарету, выдохнул, зашел в вагон, двери закрылись, а дым еще клубился в воздухе. Парень исчез, а дым остался. Забавно, Франк, не так ли. Господи, какой бред. Хорошо, что я никогда не хотел быть писателем.

16.
- У одиночества один недостаток, Франк. Начинаешь замечать мир вокруг себя. А он так себе.

17.
Господи, Франк, ну неужели тебе совсем нечего мне сказать, а? Ну расскажи хоть про погоду. Про своих студентов. Про желтые листья и чаек. Или у вас уже снег? Я потратил кучу денег, купил подарок Катарине, но я думаю, я вышвырну его к черту. Я думаю, скопить денег, Франк, и отправится в кругосветку, или в экспедицию в Антарктиду. Ты знаешь, экспедиции теперь можно забронировать в турбюро. Я серьезно, Франк. С первым Адвентом, Франк. Твой дом наверняка украшен лучше, чем мой. У меня еще даже нет календаря с шоколадками. Чтобы продержаться до Рождества, мне определенно нужен календарь с алкоголем. Я думаю, может смастерить самому? Знаешь, развесить на стене носки с этими маленькими бутылочками шнапса на каждый день.
Франк, я не понимаю, какого хрена я помню о тех, кто не помнит обо мне.

18.
- Штеммер.
- Своими сообщениями ты сломал мне автоответчик, Курт.

19.
- Когда-нибудь мы снова будем жить в одном городе.
- Ни один город этого не выдержит. И мы тоже.

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama

---

easy rebel

001
Она стоит у зеркала и наносит уже третий слой помады на губы. Ярко-красный цвет делает их похожими то ли на бутон цветка, то ли на открытую рану. Окно распахнуто и отвратительно пахнет весной.
Она ведет себя нагло и грубо. И Дитриху хочется сказать: «Ты вся в отца», только она не поймет.
На ней короткие джинсовые шорты с неровными краями и белая майка, на которой черной краской намалевано «Бог умер». И она даже понятия не имеет, откуда эта фраза. Глупая маленькая девочка, которая думает, что держит все под своим контролем.
- Все очень серьезно, Соня.
- Мне дел до этого нет, Зорич. Я танцую в твоем паршивом баре, а не служу в твоей армии.
Дитрих сидит на неубранной кровати. В ее комнате всегда бардак. Она больше похожа на берлогу какого-нибудь парня, чей род занятий простирается от воровства до продажи сэндвичей. Такая комната никогда не является домом. Это перевалочный пункт. Грязный лагерь беженцев у границы.
- Где ты была утром? Опять в кино? Марк сказал, что ты снова отказалась ехать.
- В жопу бы шел твой Марк. До дома я и сама в состоянии добраться.
В такие моменты она выглядит даже слегка вульгарно. Такое чувство, что Бог собирал ее из разных чужих осколков. Ничто в ней не вяжется друг с другом. Ее еще почти детские девчачьи черты лица и ее жесткий взгляд. Ее вполне сформировавшиеся женские формы на ее худеньком теле. Ее мягкий голос и ее бесконечные ругательства и проклятия. Она не похожа ни на кого здесь, и каждый новый день она не похожа на саму себя.
- Что случилось с Летте? – вдруг спрашивает Дитрих и Соня замирает у зеркала, откладывая, наконец, помаду. Она слегка прищуривается, так, что напрягаются веки, и прячет руки в карманы. Это странный вопрос. Здесь все знают, что случилось с Летте. По крайней мере, все считают, что они знают.
- Его зарезали какие-то ублюдки.
Она говорит это как ребенок, который еще не научился врать. Или уходить от прямых ответов. Как ребенок, которому пока проще сказать очевидное, чем выдумать что-то.
- Летте был хороший мужик. Мы были очень дружны, мы были даже партнерами, можно сказать. Он был тут грозой. К нему так просто не подступиться было. Только вот, отчимы не всегда обходительны с приемными дочерьми, да, Соня?
Дитрих смотрит прямо ей в глаза. Сейчас они кажутся ей еще темнее, чем обычно. Его выражение лица – еще более угрожающим.
Его пиджак из плотного драпа и выглаженная рубашка, его темные волосы, его легкие морщинки вокруг глаз и на лбу, его улыбка – все это называют «располагающая внешность». Глядя на него, так сразу и не скажешь, что он занимается чем-то противозаконным. Пристальный взгляд, напряженные скулы. Может, директор гимназии. Может, хозяин лавки. Глядя на него, не почувствуешь инстинктивной опасности. Внутренний голос теряет дар речи в его присутствии.
- Он, вроде, хотел отправить тебя на панель? – Дитрих усмехается, прикуривая сигарету.
Убийцу Летте так и не нашли. Ни предположений, ни свидетелей. Полицейские даже не лезли в это. Это закрытая зона. Здесь разберутся свои. Вот только никто так и не разобрался. Чертов Летте, грязный алчный подонок, ее отчим, ее единственная родня. Человек, защищавший ее от всего дерьма этого мира и человек, использовавший ее, двенадцатилетнюю, наркокурьером. Человек, покупавший ей конфеты и человек, бросавший ее одну, без пфеннинга в кармане, в пустых съемных клоповниках на недели, пока решал свои проблемы. Чертов Летте, чьего настоящего имени здесь уже никто не помнил – только эту кличку. Его тело в луже крови в их доме, его губы в бордовой полузапекшейся жиже, его последнее слово. Его последнее слово было «отец».
- Пошел ты, Зорич.
Это все, что она может сказать. Все, что она успеет сказать, пока не дрогнули губы.
- Мне нужен подкоп к этим ублюдкам. И будем считать, что мы договорились.
Дитрих встает, сунув одну руку в карман брюк и, затушив сигарету, выбрасывает окурок прямо в окно. Он прислоняется к облезлому подоконнику и смотрит на Соню открытым спокойным взглядом.
- Хочешь мороженое? – говорит он.
Уже в кафе, доедая порцию, Соня смотрит на него, постукивая ложкой по своим губам, и спрашивает: «Что можно делать в западне, Зорич?»
У Дитриха взгляд человека, застигнутого врасплох.
- Не знаю, - отвечает он.

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama, [rating]:G

---

меня хотят в архив, а я не хочу
но поскольку писать времени нет катастрофически, хотя хочется до слез и я все-пытаюсь довести кое-что до ума, вздрочну-ка пока никтоничегонепонялской картинкой

@темы: [pictures]:casting

---

THERE'S NO DEATH IN SOUTH-WEST | CASTING

characters

@темы: [pictures]:casting

---

THERE’S NO DEATH IN SOUTH-WEST

upd17.

~18~
Едва я переступаю порог дома, пытаясь не выронить пакет с продуктами из рук, у меня под ногами прошмыгивает какой-то пушистый комок. От неожиданности я вскрикиваю, а, присмотревшись, понимаю, что это был кот.
- Майлз! – ору я. – Кого ты притащил в дом!
Брат выходит из кухни, улыбается и берет его на руки.
- Привет, Терри, - говорит он, чуть растягивая слова.
- Ты что, пил? – хмурюсь я.
Майлз качает головой и утыкается коту носом в шерсть на загривке.
- От тебя несет виски! – снова ору я, подходя к нему.
Майлз молчит, я тяжело вздыхаю и захожу в кухню, где со злостью швыряю пакет на стол и начинаю неловко его разбирать. В подтверждение моим словам на столе стоит початая бутылка «Джемесона». Выпито не так уж много, грамм сто от силы, но я все равно в бешенстве.
- Откуда ты, мать твою, это взял!
- Разумеется, привез из Лондона, - спокойно отвечает брат, садясь на свое место, и допивает, что осталось в стакане. Кот запрыгивает на стол и лакает молоко из блюдца, которое стоит напротив Майлза.
Я качаю головой и хочу прогнать этого хвостатого наглеца хотя бы на табуретку, но останавливаю себя. Не знаю, почему.
- Нашел себе собутыльника, - ворчу я, складывая еду в холодильник и принимаясь за чистку картошки. – Майлз… - говорю я глухо. – Врачи же запретили тебе…
- Какая разница, Терри, я сдохну не от приступа, так от тоски, сидя в этой грёбаной глуши. Мне запретили пить – да плевать я на это хотел. Мне запретили выступать… Вот в чем главное дерьмо, сестренка…
- Откуда ты притащил этого кота? – спрашиваю я после паузы. У меня сейчас нет сил поддерживать разговор про музыку.
- Мы встретились на побережье…
- Господи, наверняка кто-то просто выпустил его погулять с соседней фермы…
- Он сам увязался за мной, - возражает брат, почесывая полосатого за ухом. – Это был его осознанный выбор!
- Это всего лишь кот! – я всплескиваю руками. С полминуты мы смотрим с братом друг на друга. И осуждающий взгляд Майлза явно говорит о том, что свобода прав котов – это банальнейшая вещь, которую знает и уважает каждый школьник. Я вздыхаю и отвожу глаза.
- Как его зовут? – спрашиваю я, стоя к брату спиной, и опуская картошку в кастрюлю.
- Винстон. Как сигареты. Только он пока хреново отзывается на это имя… Как съездила в гости? – спрашивает Майлз о моей поездке к Артуру.
- Нормально… В основном вспоминали старые времена… Жаль Марк не смог приехать, было бы любопытно повидаться с ним… Сделать салат с морковью или огурцами? – меняю я тему.
- Все равно… - Майлз пожимает плечами. – Алан звонил… - говорит он негромко.
Я оборачиваюсь. Брат сидит и смотрит в окно, а кот трется ему о щеку.
- Кайл и Дик уходят из группы… Да и никакой группы нахрен больше нет… Я даже не злюсь на них, правда, - бодро говорит Майлз, поджимая губы. – У Кайла семья, и все такое… Мир не останавливается, если кто-то устал…
Мне хочется топать ногами и колотить ложкой по столу от беспомощности. Я не имею понятия, как объяснить ему, что жизнь не заканчивается на этой чертовой музыке. Я захлебываюсь в отчаянии от понимания того, что он тысячу раз прав. Он может глушить виски ящиками – его убивает другое. Пока остальные лишились работы, он лишился смысла. Смысла жить дальше. Я вижу, что он не принимает таблетки. Вижу, как он смывает их в унитаз или выбрасывает в ведро. Он особо не скрывает это. А я даже не ругаюсь на него. Я знаю, что у меня нет и не будет таких слов, чтобы объяснить ему, что все не так страшно. Что он драматизирует. Что правильное лечение поможет. Нихрена нам не поможет, пока мы не получим то, что, действительно, любим.
Я знаю, что он будет держаться ровно столько, пока будет жива вера внутри него. Она тает с каждым днем – я чувствую это. Я вижу по его глазам.
- Мы так и не побывали в Будапеште… - усмехается он.
А я ненавижу себя. За то, что ничего не могу сказать ему в ответ. Ничего, что было бы правдой.
После обеда брат застает меня на террасе. Я сижу и реву там. Майлз садится рядом, а кот перебирается с его рук мне на колени и обмахивает хвостом мне щеки.
- Эй.. Терри.. ты чего? – Майлз обнимает меня за плечи.
Я молчу и продолжаю реветь. Я думаю – ничего не меняется. Каждый новый день продолжает быть хуже предыдущего. Каждый новый день делает меня все слабее. Каждый новый день забирает у меня что-то и ничего не дает взамен. Майлз притягивает меня к себе и целует в макушку. Мы сидим какое-то время молча. Я слегка успокаиваюсь – по крайней мере, рыдания уже не рвут мне грудную клетку так сильно. И я решаюсь сказать.
- Майлз… знаешь… Я беременна…
Брат смотрит на меня сначала удивленно, потом его глаза загораются искренней радостью. Я вижу его прежний живой блестящий взгляд. Он улыбается и обнимает меня.
- Терри… Так, стоп, а где живот? – притворно хмурясь, спрашивает брат и, шутя, ощупывает меня.
- Еще рано, - хихикая от щекотки, отзываюсь я. – Пять недель… Я плохо себя чувствовала все это время, думала от нервов. Решила сдать анализы в клинике, и… вот.
- Шон уже знает?
Я отвожу глаза, и по уголкам тающей улыбки снова текут слезы. Я подпираю лоб ладонями, пряча лицо.
- Мы расстались, - глубоко вздыхая, чтобы не разрыдаться снова, говорю я. – Точнее, он ушел…
- Ну и мудак… - тихо говорит брат после паузы. – Когда я называл его скучным кретином – я так и знал, что это был еще комплимент.
- Не говори родителям, ладно? Не хочу, чтобы они знали… Я сделаю аборт, и…
- Нет! – почти орет Майлз, резко оборачиваясь ко мне, так, что я вздрагиваю. – Нет, Терри!
- А что мне делать с этим ребенком, Майлз? – устало и раздраженно спрашиваю я.
Майлз смотрит на меня растерянно и чуть-чуть обиженно, будто маленький мальчишка, не получивший конфету за то, что съел всю кашу.
- Мы справимся.
- Мы? – с усмешкой переспрашиваю я. – Ты, кажется, собрался умирать.
Брат молчит и смотрит себе под ноги. Я успеваю запаниковать, что шутка вышла крайне неудачная, как получаю легкий толчок в бок.
- Ну, я повременю с этим, - брат подмигивает мне, а после сгребает в охапку вместе с все еще топчущимся на моих коленях котом. – Я серьезно, Терри… Оставь малыша. Пожалуйста.
Он говорит это таким голосом, что мне дышать становится трудно. Скулы сводит, но я держусь и сглатываю слезы.
На самом деле, думаю я, картина так и пышет позитивом. У меня больной брат, а я безработная мать-одиночка в перспективе. У нас нет ни малейшего повода порадоваться хоть чему-то.
Его предали друзья… Его предали те, с кем он разделил самое дорогое, что у него было. Те, кому он подарил свою мечту. То есть, конечно, у Кайла семья и нужны деньги, а Дику просто понравилось быть популярным – а кому это, черт возьми, не понравится. Все это отговорки. Я знаю, что мыслю с подростковой категоричностью, но когда у тебя ничего нет – остается только максимализм. И комок в горле от несправедливости.
Все, что меня утешает – Бог, кажется, очень хорошего мнения обо мне, если считает, что мне по силам выдержать все это дерьмо.
А это полная срань, когда ты справляешься не потому, что у тебя есть энергия, а потому, что у тебя нет выбора.
У нас нет ни малейшего повода понадеяться, что все исправится само каким-то волшебным образом.
Я понимаю, что не нужна никому из тех людей, что присутствуют в моей жизни. И эта мысль уже почти не огорчает меня. Равно как и та, что почти в двадцать шесть, как минимум, смешно ждать, что кто-то твоей жизнью еще заинтересуется. Как и десять, пятнадцать и двадцать лет назад я сижу бок о бок со своим братом и думаю о несправедливости мира.
Осознание всего этого дает тебе легкость. Легкость, с которой ты совершенно спокойно можешь проорать в вересковое поле: «Да пошло оно все к черту!» и не расплакаться после этого.

upd18.

~19~
Почти с неделю я не выхожу из дома. Ездить в город нет никакой необходимости, поэтому я провожу дни, сидя с книжкой в кресле. Я думаю, я так давно ничего не читала, кроме каталогов, договоров и новостных сайтов. В Лондоне у меня просто не было времени на книги. А здесь я роюсь в полках, нахожу какие-то старые потрепанные издания Чосера и Мора, сказки про пиратов, наверняка, доставшиеся нам от Артура, томики Бёрнса, рассказы для детей и пьесы Грина. Я шуршу страницами, вдыхая запах постаревшей бумаги. До обеда начинаю читать одну книгу, а после продолжаю другую. Начинаю день с Гиссингом, а ложусь спать с Барри.
Мы возимся с Майлзом на кухне, пытаясь приготовить еду. Я доказываю ему, что беременность – это не инвалидность, и я совершенно спокойно справлюсь со сковородкой, а он усаживает меня за стол, отбирая прихватку. Винстон путается у нас под ногами и требует сливок.
Я смеюсь и смотрю, как брат пытается разделаться с мясом и засунуть противень в духовку.
Я смеюсь и думаю, что, на самом деле, делаю это совершенно искренне. Возможно, сейчас, я счастлива, как уже давно не была в своей жизни. Здесь, в этой глуши, где у меня нет ни друзей, ни врагов, разве что давние знакомые – Артур и его семья – мне удалось, наконец, найти саму себя. И я поняла, кого так остро мне не хватало все это время. Я понимаю это, когда смотрю в зеркало и вижу спокойствие в отражении.
- Все-таки не будем говорить родителям пока, ладно? – снова прошу я за обедом насчет своей беременности.
- Ну я же уже обещал.
Я киваю, и мне становится немного неудобно, что я надоедаю с этой темой.
- Мама меня убьет. Все вышло, как она и говорила… - вздыхаю я.
- Мамы не любят внуков ровно до того момента, пока они не рождаются, - подмигивает мне брат.
Потом мы сидим в гостиной у камина. Иногда мы ходим гулять к морю, и тогда я всегда стою, всматриваясь в темно-синие волны и маяк, и молюсь, чтобы с Майлзом все было хорошо, и он обязательно поправился. Я понимаю, что хочу этого больше всего на свете сейчас. Я не позволяю себе думать о том, что могу потерять его. Я только смотрю, как ветер треплет его волосы, смотрю, как он гримасничает с Винстоном, который сидит у него за пазухой и понимаю, как сильно, на самом деле, я люблю его.
Но сегодня погода неважная, на дворе уже декабрь – очень ветрено и идет дождь. Поэтому мы остаемся дома и пьем чай. Винстон спит, свернувшись калачиком на пуфике у камина. И мы слышим, как забавно он сопит.
Майлз наигрывает что-то на губной гармошке. Пока я разбирала книжные полки, он хорошенько обшарил чердак и нашел там ее. Он специально не брал гитару из Лондона. Он знал, что с ней ему будет тяжелее. А так, может, он быстрее забудет о музыке. Но с гармошкой он теперь не расстается. И я рада этому. Потому что изменилось даже выражение его лица. Оно стало не таким безнадежным.
Брат отпивает чай, смотрит на огонь, а потом снова прижимает гармошку к губам и начинает играть что-то осмысленное. То есть я понимаю, что это какая-то песня, а не просто импровизация.
Сыграв вступление, Майлз начинает петь, отстукивая легонько ритм себе ногой, а потом, между припевами снова наигрывает на гармошке.

«Здесь нет ничего, во что я верю,
Кроме тебя.
И здесь нет ничего святого для меня,
Кроме тебя
Ты единственная, кто понимает меня
И кем я восхищаюсь
Каждый раз, когда мы вместе
Моя душа будто в огне
Ничто не имеет значения,
И ничего я не желаю,
Кроме тебя
Нет ничего, что бы заботило меня,
Кроме тебя,
Нет ничего, что стоит жизни и смерти,
Кроме тебя
Этот гимн, который я привык слышать
В церквях каждый раз
Рождает во мне чувство
Спокойствия и чего-то возвышенного
И нет ничего, что напомнило бы мне
Этот старый добрый звон,
Кроме тебя
Я привык играть на кладбище,
Танцевать, петь и бегать, когда я был ребенком
Никогда это не казалось странным.
Но теперь я только скорбно бреду
Это место, где сложены кости жизни
Я знаю, что-то изменилось
И я чужак здесь, никто не видит меня,
Кроме тебя
Ничто не важно и не радует меня,
Кроме тебя,
Ничто не очаровывает меня,
И не держит в своих чарах,
Кроме тебя.
Все проходит мимо,
Как вода из колодца.
Каждый хочет моего внимания,
Каждому есть, что продать,
Кроме тебя, да тебя…»

Я смотрю на него все время, пока он поет. Потом Майлз откладывает гармошку, и мы оба смотрим какое-то время в камин.
- Боб Дилан, - говорю я. – Да?
- Угадала, - усмехается брат.
- Я дарила тебе его пластинку…- весомо отмечаю я. - Черт, да я вообще сделала тебе музыкальную карьеру, - улыбаюсь я, и мы оба смеемся так, что Винстон слегка вздрагивает и приподнимает мордочку.
- Помнишь… я говорил, что хочу сыграть концерт для одного человека…
- Ну, сейчас ты сыграл даже для двух, - я прикладываю руку к животу. – Будем считать, что Винстон не спал – так что для трех, - усмехаюсь я.
Кот, недовольно фыркая от шума, перебирается на коленки к Майлзу.
- Это был мой лучший концерт, - тихо говорит он.
Я не знаю, что ответить, поэтому мы замолкаем на какое-то время. Снова пьем чай. И в доме так тихо, что в эти минуты слышен и глухой треск дров, и легкое позвякивание фарфоровых чашек о блюдца, и снова умиротворенное урчание кота.
- Ты даже не скажешь Шону, что ждешь ребенка? - вдруг спрашивает Майлз.
Это так неожиданно, что я сперва замираю с чашкой в руке, потом отставляю ее на столик и как-то беспомощно смотрю на брата. Я понимаю, что даже не раздумывала над этим вопросом.
- Я… не знаю… мы же расстались… Зачем я буду… навязываться ему, - неуверенно говорю я, решая не рассказывать Майлзу, как, надравшись, я ездила к Люку и не застала тогда Шона.
- Ты любишь его… - тихо говорит брат, и я даже не понимаю, спрашивает он или утверждает.
Я молчу какое-то время, пока огонь не расплывается у меня перед глазами, потом делаю глубокий вдох и спрашиваю: «Так заметно, да? Знаешь… мы же правда хотели быть вместе… Я не говорила маме, но он делал мне предложение, я только попросила время… Он так вошел в мою жизнь… Как чашка кофе…хм, дурацкое сравнение, - я поджимаю губы в усмешке. – Ты не придаешь ей большого значения, а без нее твой день летит к черту… Как-то так».
Я замечаю боковым зрением какое-то движение и, повернувшись, вижу, что Майлз сползает по спинке кресла. Я тут же кидаюсь к нему, хватая его за руку.
- Майлз, что с тобой! Майлз!
- Голова…. Кружится… - еле шевеля губами, говорит брат, слегка касаясь пальцами моего лица. – Я с трудом тебя различаю…
- Майлз… - я провожу рукой ему по голове и следом бегу в кухню, к аптечке.
Несмотря на острый кол паники в груди, я как-то соображаю, что у него давление. Я вспоминаю, что доктор говорил: из-за сосудов возможны проблемы с этим и резкие скачки. Он выписал нам лекарство. Оно сильнодействующее, им нельзя злоупотреблять, но когда будет приступ, говорил доктор, пейте обязательно.
Я перетряхиваю коробку дрожащими руками и нахожу, наконец, нужную упаковку. Едва не спотыкаясь, несусь обратно. Винстон перебрался на спинку кресла и сидит там, свесив хвост Майлзу на голову.
Я засовываю таблетку брату сразу в рот и подношу чашку к его губам. Он делает несколько глотков и снова откидывается на кресло. Я сажусь на подлокотник, склоняясь над ним, гладя его по голове и целуя в висок. Мы сидим какое-то время молча, глаза Майлза закрыты.
- Какое же я дерьмо… Тебе же нельзя волноваться… - шепчет он.
- Прекрати, - строго шикаю я в ответ и только обнимаю его крепче.
Когда ему становится лучше, я помогаю ему дойти до комнаты и там раздеться. Взбиваю подушки поудобней и укладываю его, как маленького в кровать.
- Теперь моя очередь петь колыбельную? – слегка улыбаюсь я, проводя ладонью ему по лбу и откидывая прядки челки.
- Посиди просто чуть-чуть… - Майлз поджимает губы. – Черт… я не хочу быть таким беспомощным куском дерьма! Я не хочу! – он сворачивается клубком и упирается лбом мне в бедро.
В комнату прокрадывается Винстон, запрыгивает на кровать и по-хозяйски располагается на соседней подушке.
- Ты не будешь таким, - уверенно говорю я и продолжаю гладить брата по голове. – Просто… думай о будущем, ладно? Это лучшее лекарство, раз уж ты против таблеток…
Мы сидим еще какое-то время, пока я не чувствую, что дыхание брата стало совсем ровным. Я понимаю, что он задремал, укрываю его получше одеялом, легонько почесываю Винстона, выключаю лампу и выхожу из комнаты, не прикрывая дверь, чтобы услышать ночью, если что.
Время еще не позднее, но я чувствую, что тоже с радостью бы легла в постель. Я отношу чашки из гостиной в кухню, потом наскоро принимаю душ и иду к себе в комнату.
На телефоне я с удивлением обнаруживаю смс. Я, правда, удивляюсь, потому что почти всегда мой телефон молчит сейчас. В Лондоне он разрывался в основном от рабочих звонков, а сейчас со мной мало кто хочет связаться. Разве что родители. Да пару раз Дуг присылал сообщения о том, как продвигается проект…
Я смотрю на дисплей и вижу, что это смс от Рамона. Я удивляюсь окончательно и открываю сообщение.
Судя по времени, оно пришло минут сорок назад.

«Ты наверно мой номер уже удалила к черту. Просто скажи, как он, а? Хоть одним словом. P.S. Не знаю что поганей сейчас: Лондон или одиночество. Не знаю, зачем говорю это тебе...
Рамон»

Я перечитываю сообщение пару раз, будто тогда его смысл дойдет до меня лучше, и мне начинает казаться, что я просто слышу его голос. Как бы он это сказал. Я вижу его маленькую тесную квартирку на последнем этаже с декоративными розами в кадках под окнами. Где он сидит сейчас и, наверняка, пьет виски… Потому что я знаю, такие сообщение всегда пишешь не ты, а виски.
Я не очень-то верю в сверхъестественное или связь между людьми… что, конечно, странно, когда ты являешься одной из двойняшек….
Но я пишу ему: «Майлзу уже лучше» прекрасно зная, что Рамон поймет меня. Я забираюсь под одеяло и точно знаю, что мне стоит делать дальше. План вырисовывается в голове так молниеносно, что у меня не возникает сомнений в его правильности.

upd19.

~20~
Небо пасмурное и совсем низкое. То и дело накрапывает дождь и улицы пустынны. Я думаю, сколько я не была в Сент-Джасте? Десять лет, пожалуй. Я останавливаю машину и думаю: «Ну какого черта я вообще сюда приехала?»
Так всегда бывает. Сначала ты загораешься какой-то идеей, а чем ближе ты становишься к тому моменту, когда надо начинать действовать, тем меньше уверенности у тебя остается.
Сент-Джаст крошечный, но я все равно с трудом помню, где находится бар Артура. В голове только какие-то обрывочные воспоминания, кусочки улиц и поворотов. В итоге я решаю оставить машину и пойти пешком. По крайней мере, так легче вспоминать. Я иду неспеша, обувь немного скользит на влажном тротуаре. Воздух холодный и я дышу глубоко, стараясь подавить волнение. Я думаю: я еще ничего не сделала, а уже боюсь, что ничего не получится, да и вообще затея так себе.
На перекрестке я останавливаюсь, потому что совсем не могу вспомнить, куда идти дальше. Я возвращаюсь назад, во дворе одного из соседних домов рабочие латали крышу, и спрашиваю у них про бар «Радость холостяка». Артур назвал его, как один из пиратских кораблей, ходивший от британских берегов в 17 веке. Я усмехаюсь про себя. Боже, я до сих пор помню все эти истории, что он нам рассказывал.
Рабочие улыбаются, я понимаю, что они, видимо сами частенько туда ходят, и активно машут мне руками, указывая, куда все-таки надо повернуть.
Вскоре я оказываюсь у нужного дома, и мне кажется, будто я была тут вчера. Тут все по-прежнему до боли знакомо. Окна, на которые с внутренней стороны налеплены обложки альбомов, газетные вырезки и фотографии, кадки с цветами, развешенные на фасаде. На улице никого нет, кроме женщины, которая подметает тротуар при входе в бар от невесть откуда налетевших пожухлых листьев. Я перехожу дорогу и здороваюсь с ней. Она улыбается и кивает в ответ.
- Мы открываемся в шесть, - говорит она.
- Да, - растерянно киваю я. – Я к Марку.
- Он тоже будет к шести.
Я снова киваю, словно китайский болванчик и стою на месте.
- Если у него сегодня нет смены в магазине, то, скорее всего, он дома, - улыбается женщина, отставляя веник и вытирая руки. Присев на корточки, она принимается писать мелом вечернее меню на стоящих у входа досках.
- Ага, спасибо.
- Приходите вечером, - снова улыбается она.
Я прощаюсь с ней и бреду по улице обратно, озадаченно размышляя, что делать, если дома его все-таки не окажется. Еще я думаю, что все-таки зря оставила машину. Я помню, что дом Артура, где сейчас и живет Марк, почти у побережья, недалеко от часовой башни. Но я совсем не помню названий улиц, ничего. Возвращаться за машиной мне лень, и я все-таки иду пешком, полагаясь на интуицию и советы редких прохожих.
Я снова не спешу, дорога занимает почти полчаса. Дома тут похожи друг на друга, но нужный я узнаю сразу. При входе, как и много лет назад, все стоит кованая скамеечка, только вот рамы выкрашены в красный цвет, а у двери прибита сувенирная адресная табличка “Abbey Road NW8” из тех, что продают в каждой лавке Лондона.
«О, Марк», - с усмешкой думаю я.
Я жму на звонок, надеясь, что он действительно дома.
К двери довольно долго никто не подходит, я уже успеваю занервничать, что зря только приехала, как слышу глухие шаги, и дверь открывается.
Марк стоит на пороге в белой борцовке, спортивных штанах и пьет кофе, судя по аромату, мгновенно впитавшему в холодный воздух.
Пару секунд он напряженно и слегка удивленно вглядывается меня, а потом на его губах появляется неуверенно-смущенная улыбка.
- Эстер?
- Привет, - просто говорю я, будто нам все еще по пятнадцать, мы расстались вчера, а сейчас я зашла за ним, чтобы пойти гулять.
Марк обнимает меня одной рукой, на всякий случай отводя вторую, с кружкой, подальше, чтобы не пролить на меня случайно кофе.
Мы проходим в дом, Марк усаживает меня на кухне, тут же собираясь сделать кофе и для меня, но я прошу чай.
- Может, хочешь поесть?
Я улыбаюсь и вежливо отказываюсь.
- Какими судьбами ты здесь? – с неподдельным изумлением спрашивает Марк, садясь напротив меня за стол.
- Эм… Артур не говорил тебе? – растерянно спрашиваю я.
Улыбка Марка становится тусклой и он поджимает губы.
- По правде говоря, мы сейчас с ним почти не общаемся, - говорит Марк, не глядя мне в глаза, и вертит салфетницу на столе. – Он крепко на меня обиделся, что я торчу в этом захолустье и пока я не сяду в каком-нибудь лондонском офисе, уважения от него я не дождусь…
- Извини… - тихо говорю я. – Артур не говорил мне, что вы в ссоре.
Марк махает рукой и подпирает подбородок.
- Как там старина Майлз?
- Ты что, не читаешь газет?
- Нет, - спокойно отвечает Марк, будто это само собой разумеется, и я сморозила какую-то глупость.
Я вздыхаю, делаю глоток теплого мятного чая и говорю: «Он болен».
Потом я рассказываю, что произошло за эти дни: про больницу, про то, как мы приехали сюда, про то, что группы больше не существует.
Марк слушает меня очень внимательно и хмурится все больше с каждым моим словом. Потом он закусывает слегка костяшку большого пальца – его дурная привычка еще с детства, грызть ее, когда он сильно взволнован. Мы молчим какое-то время.
- Прошло так мало времени, а сколько всего успело произойти, - тихо говорит Марк. – Мы вспоминаем это, словно целую жизнь… Мне страшно подумать, о чем мы будем говорить лет в шестьдесят! – он пытается улыбнуться. – А почему Майлз не приехал с тобой? – спрашивает Марк после паузы.
- Он не знает, что я у тебя, - я обхватываю пальцами кружку. – Собственно, об этом я и хотела поговорить… - продолжаю я, глядя на Марка слегка исподлобья.
- Я слушаю, Сырок! – говорит Марк с самым серьезным видом.
Я же не могу сдержать улыбку и пинаю его легонько под столом. Они с Майлзом дразнили меня так лет в двенадцать. Я без конца лопала бутерброды с сыром и слушала Take That. Прозвище было очевидным.
Тогда я готова была их убить, а сейчас мне стало очень тепло оттого, что Марк помнит это. И все внутреннее напряжение, которое еще осталось во мне, вдруг растворилось совершенно.
- Бар Артура… сейчас же он на тебе? – осторожно спрашиваю я.
- Да, вожусь с ним сам. Отец почти не помогает – воспитывает мне характер, - Марк усмехается. – Иногда даже сам стою за стойкой или на кухне, если Ивонн и Сэм не справляются.
Я понимаю, что ходить вокруг да около с наводящими вопросами – глупо и решаюсь спросить сразу. Заодно, пока моя смелость не сделала ноги.
- Марк, а как бы ты посмотрел, если бы Майлз выступил в баре? Ну, как-нибудь вечером, в выходные или вроде того… - я машинально натягиваю рукава кофты на ладони.
- Сырок, ты серьезно? – переспрашивает Марк, глядя на меня в упор.
- Ну, да… - я немного теряюсь.
- Да это же охренительная идея!
Мне кажется, Марк едва не подпрыгивает на месте. И я невольно улыбаюсь. Я давно не испытывала такой внутренней радости и облегчения одновременно. Такого, когда еще недавно огромные и страшные тени сомнений и страхов, рассыпаются в прах под солнечными лучами уверенности и спокойствия.
- Нет, правда, это чертовски круто! Я как раз думал о том, что стоит сделать музыкальную программу, только разве найдешь здесь приличных музыкантов, - Марк ерзает на стуле и смотрит на меня горящими глазами.
- Только… только я хотела бы… ну… чтобы никто не знал. То есть не афишируй ладно? Ну пусть в баре будут просто люди, которые туда ходят каждый вечер, или случайные прохожие, и все такое.
- Ладно, - кивает Марк. – Я понимаю. Тогда как тебе вариант – в Сочельник? У Майлза есть время порепетировать, а я успею соорудить подобие сцены, а то пока там и свободного угла нет…
- В Сочельник? – изумляюсь я. – Кто придет в бар в Сочельник, Марк? И почему вообще бар работает на Рождество?
- Именно потому, что есть кому придти туда, - Марк усмехается. – Даже в этом крошечном городке хватает одиночек. Мы все собираемся в баре и празднуем свое Рождество, чтобы никто не чувствовал себя брошенным, будто мы одна семья… Это уже традиция.
Я только улыбаюсь, проглатывая комок в горле, а про себя думаю, какой Марк молодец, какое доброе у него сердце. И не понимаю, как офисный костюм и лондонская прописка могут быть дороже этого в оценке человека. Марк ведь тащит на себе все, от финансов до мытья стаканов после смены, наверняка. Разве может он быть хуже того, кто полдня проводит за флиртом с секретаршами, перекурами, кофе из «Старбакса» и просмотром «фейсбука»?
Марк зовет меня заехать в бар с ним, ему уже пора собираться, но я отказываюсь. Мне нужно возвращаться домой.
- Не хочу оставлять Майлза надолго, - говорю я, и Марк понимающе кивает.
Узнав, что я уже слабо помню, где бросила машину, Марк довозит меня до места, хотя нам и приходится пару раз покружиться по улицам. У него старенький синий «Дженсен». Кажется, это машина еще его дедушки. Пока мы едем, в магнитоле играет Джонни Халлидэй. Сначала мы молчим, а потом, не сговариваясь, начинаем подпевать.

«Я обещаю вам свои плечи, чтобы вынести ваши невзгоды
Я обещаю вам свои глаза, если вы не сможете видеть
Я обещаю вам быть счастливым, если у вас есть надежда»

- А как мы ненавидели уроки французского, - смеемся мы, допев песню.
Я еще раз благодарю Марка, он дает мне свой номер телефона, мы обнимаемся и я выбираюсь из машины.
- Ну, до Сочельника, Сырок! - кричит он мне, высовываясь из окна, и машет рукой. «Дженсен» скрывается за поворотом, я сажусь в свою машину и прежде, чем трогаться с места пишу смс Рамону.

«Найди следующий адрес в карте «гугла» и приезжай за пару дней до Рождества. Не забудь гитару, пожалуйста».

«Даже лучше две», - подумав, дописываю я, и отправляю сообщение.

upd20.

~21~
Я просыпаюсь, чувствуя, как Винстон тыкается своей мордочкой мне в нос, а потом начинает крутиться на одеяле волчком.
Я смотрю на часы и только устало откидываюсь на подушку, а потом тяжело поднимаюсь. Я хорошенько проспала. Уже полдень. Собственно, я никуда и не спешу, но обычно я встаю рано. Видимо по намертво прилипшей привычке, когда мне еще надо было мчаться на работу.
Я привожу себя в порядок, чувствую, что сонливость так и не уходит. И я думаю, ну вот они и начинаются все радости будущего материнства.
Я спускаюсь на кухню и первое что я вижу, первое, к чему мой взгляд прилипает тут же – это бутылка виски на столе. И я тут же зову Майлза. Но в доме совсем тихо и мне никто не отвечает. Я бегу в гостиную, потом, через ступеньку карабкаюсь обратно по лестнице, чтобы проверить его комнату. Везде пусто.
Я спускаюсь на первый этаж и выбегаю в сад, распахивая дверь так, что она едва не стукается о стену. Мне почему-то приходит пугающая мысль, что он мог взять машину и… Дальше думать не хочется.
То, что я вижу во дворе в первые секунды, кажется мне видением и причудливой игрой света и тени.
Я вижу Шона и Майлза, играющих в некое подобие гольфа хоккейными клюшками. Они пытаются загнать теннисный мячик в лежащую на боку банку. Они смотрят на меня двумя парами удивленных глаз, а потом улыбаются. Переглянувшись с Майлзом, Шон слегка нерешительно подходит ко мне и останавливается в паре шагов. Он смущенно и тихо откашливается, глядя куда-то под ноги, и потом поднимает на меня взгляд.
- Что у тебя с лицом? – спрашиваю я, видя его рассеченную губу.
Шон рефлекторно прикасается ко рту пальцами и слегка усмехается.
- Ну… это был мужской разговор… - он кивает на Майлза.
- И виски выпил не я! – кричит из-за его спины Майлз, беря на руки вышедшего вслед за мной Винстона. – Между прочим, партия закончилась со счетом 5:3, - он указывает клюшкой на банку. – Ты должен мне пять фунтов!
Шон усмехается и кивает. Я все еще мало что понимаю и только перевожу слегка обеспокоенный взгляд с брата на Шона и обратно. Шон переминается с ноги на ногу и слегка одергивает рубашку.
- Прости меня, Эстер, - не громко, но твердо говорит он, глядя мне в глаза. – Я очень скучал по тебе… Но мне не хватало смелости просто позвонить и сказать тебе, как сильно я тебя люблю. Я боялся, что просто мешаюсь тебе…
Я бросаю быстрый взгляд на Майлза. Он стоит и то смотрит на нас, то корчит какие-то рожицы Винстону, будто разговаривает с ним.
Я облизываю губы и делаю глубокий вздох.
- Как ты узнал, где я? – спрашиваю я, запахивая кофту на груди. Скорее машинально, чем от холода.
- Мне позвонил Майлз…
Я снова перевожу удивленно-нахмуренный взгляд на брата и тот, довольно жмурясь, кивает.
- А сам бы ты так и не позвонил? – щурюсь я.
Майлз за спиной Шона театрально качает головой и утыкается Винстону носом в макушку.
- Я могу наговорить сейчас уйму красивых слов. Но это все ерунда. Я хочу сказать правду. Может, она прозвучит не так романтично, и я не буду похож на сказочного принца или Хью Гранта на худой конец, но… Я почувствовал страх, которого еще не испытывал, когда понял, что мог вот так глупо потерять тебя.
Я стою и молча смотрю на Шона, пытаясь совладать с дыханием, которое скачет из горла в лёгкие, словно мячик по ступеням.
В моей голове целый ворох не разобранных мыслей. И я даже не могу подступиться к ним, и начать копаться в этой куче, потому что все происходит как-то слишком внезапно. Я совершенно неподготовлена к этому разговору. Я почти уже смирилась внутри себя, что ошибок не исправить, хотя и осознать, насколько идиотским было мое собственное поведение, я тоже уже успела.
- И я не буду говорить тебе просто «давай забудем!» Испытания идут на пользу, если сделать выводы. Я сделал этот вывод. Я люблю тебя и нашего ребенка и не буду больше таким идиотом. Ну, или буду им меньше, чем прежде, - после крошечной паузы добавляет Шон и тепло улыбается, глядя на меня чуть искоса.
- Это выгодное предложение, мисс Вудворд! – понизив голос почти до шепота и сложив из ладони рупор, дурачась, говорит Майлз.
И это подавляет очередные подкатившие к глазам слезы улыбкой. Я смотрю на Шона, чуть поджав губы.
- Я тоже сделала вывод, - сдержанно замечаю я, и тут же улавливаю, как напряженно смотрит на меня Шон, да и Майлз тоже, ожидая, что я сейчас скажу. – Ты действительно идиот. Но лучший парень на свете! – широко улыбаясь, добавляю я, и Шон с Майлзом смеются.
Шон тут же обнимает меня, подхватывая руками за талию и приподнимая над землей.
- Да! – Майлз делает победный жест рукой и кружится с Винстоном вокруг своей оси пару раз. – Мы болели за тебя! Это мужская солидарность! – едва ли не приплясывая, добавляет Майлз и выглядит так, будто рад больше нашего.
- Ты нагло подкупил их пятью фунтами, - иронично добавляю я, тыкая Шона в грудь.
- Винст, мы дешево берем за счастье! – шутит Майлз, гладя кота по голове, и мы все вместе заходим в дом.

upd21.

~22~
Воздух в зале пропитан сладкой корицей и яблоками. По углам стоят наряженные елки. Легкую музыку из колонок едва слышно от гула разговоров.
Честно говоря, я и представить не могла, что Марк, на самом деле, не преувеличивает, говоря, сколько людей собирается в «Радости холостяка» на Рождество.
Еще в Сент-Джаст приехали родители Шона и наши с Майлзом мама и папа. Я долго размышляла внутри себя, но в итоге все-таки пригласила еще и Дуга. Ведь есть серьезные ошибки, а есть просто глупости. Есть проблемы, а есть просто недоразумения. И если это может выдержать любовь, то почему подобное не может быть и проверкой для дружбы. А Дуг мой хороший друг. И мне совершенно не хочется, чтобы он торчал на это Рождество в Лондоне, уставший от работы и совершенно одинокий.
Я чувствую себя спокойной и счастливой впервые за долгое время. И это чувство абсолютно естественно, словно попадает в меня вместе с воздухом, который я вдыхаю, а не генерируется где-то в груди. Хотя так оно и есть. Атмосфера этого вечера и люди, которые тут собрались, люди, с которыми отношения еще недавно были не совсем гладкими – теперь дарят мне только ощущение уюта. И я понимаю, что мне, на самом деле, впервые за долгое время комфортно не только с окружающими, но и с самой собой.
И я прекрасно понимаю, что это еще не значит, что я нашла себя, что гармония теперь никуда не денется, и до конца моих дней от горизонта до горизонта будет сиять радуга, а феи осыпать землю звездами.
Но все возможные жизненные перипетии и необходимость строить свою жизнь больше не вызывали во мне страха. Это не пугало меня. Возможно, потому, что я больше не чувствовала одиночества. Возможно потому, что только рассорившись со всеми, я поняла, что, на самом деле, и не была одинока никогда.
За десять минут до начала концерта, когда инструменты уже были настроены, ко мне подошел Рамон. Как я и просила его, он приехал. Конечно, по-другому и быть не могло. Он выглядел уже гораздо лучше, чем в день своего приезда. Не таким осунувшимся и бледным. Майлз принял его не сразу. Его типичная манера – сначала выпустить циничные иголки, а потом уже разбираться что к чему. Но я знала, что Майлз прекрасно понимает: Рамон единственный не позабыл о нем. А я прекрасно понимала, что вот такой неприметный скромный парень в клетчатой рубашке даст брату много сил. И почему-то я не сомневалась, что могу доверять Рамону. Почему-то я даже не думала больше о том, что какой-то педик лезет к моему брату, а, признаться, так я думала и даже не раз.
Мне вдруг стало ясно, почему Рамон так привязан к нему. И почему он так дорожит им. Мне стало ясно, что, возможно впервые, Рамон полюбил не парня, а просто человека. И быть с ним рядом для него важнее, чем лапать его задницу.
- Спасибо тебе, - негромко говорит Рамон и как-то смущенно приобнимает меня.
- Обязанности не стоят благодарностей, - улыбаюсь я в ответ, похлопывая его по спине. – Я ведь желаю Майлзу только добра… - я оборачиваюсь и вижу брата, который болтает с Марком и Шоном. Вполне непринужденно, на первый взгляд, и только по каким-то едва заметным движениям, которые и глаз-то не сразу уловит, видно, как он волнуется перед выступлением. Я понимаю, что этот концерт сегодня в крошечном баре для него важнее всех стадионов, что он собирал.
Когда Майлз и Рамон садятся на стулья на импровизированной сцене их сразу обступает плотная толпа, и все аплодируют. Я стою чуть поодаль и совершенно не могу сдержать улыбки.
Майлз негромко здоровается с собравшимися и сразу же начинает играть. Первой звучит не его песня. Это снова кавер на Боба Дилана. Майлз смотрит на меня и легонько подмигивает мне.

«Если вы встретите ее, передайте ей привет, она, быть может, в Танжере
Она уехала прошлой ранней весной
Она, может, думает, что я позабыл ее, но скажите ей – это не так

Поцелуйте ее за меня, если столкнетесь с ней
Я всегда уважал ее, что смогла сбежать и стать свободной
Чтобы не приносило ей счастья, я не встану на пути

Закат и желтая луна – я вспоминаю прошлое
Я знаю каждую сцену наизусть, все пролетело так быстро
Если она вернется, меня несложно найти
Скажите ей, она может повидать меня, если у нее есть время»

Я слегка покачиваюсь в такт музыке и не свожу с брата глаз. И уверенность в том, что я хочу, чтобы именно он был крестным нашего с Шоном ребенка, крепнет. Майлз смутился, когда я ему это сказала. Он говорит, что крестный должен направлять в жизни, а он сам не знает, куда идет.
Но в эту минуту, когда я смотрю на него и вижу своего прежнего брата, совсем прежнего, который пел потому, что это делало его счастливым, а не потому, что хотел выплюнуть свою боль, я понимаю, что у него, возможно, самый верный путь среди нас всех.
Я смотрю на него и почему-то не чувствую страха за него. Того удушающего панического страха, который разрывал меня с момента, когда он попал в больницу. Я почему-то уверена, что анализы с ближайшего обследования придут обнадеживающие. Я почему-то уверена, что Майлз с Рамоном продолжат играть. Будут выступать и записывать альбомы. Только теперь это будет совсем другая музыка. Музыка, которую он услышал внутри себя здесь, в этих бесконечных вересковых полях. Ведь здесь не умирают. Здесь рождаются заново. И выходят из комы.

запись создана: 03.02.2010 в 04:26

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama

---

THERE’S NO DEATH IN SOUTH-WEST

upd10.

~11~
- Это кошмар, - уверенно и абсолютно спокойно говорю я и сразу лезу за сигаретами. Последнее время я курю чудовищно много. На улице идет снег. Совсем мелкий, будто кто-то муку с неба сыпет. Будто Бог решил испечь нам булочек и хоть так утешить.
- Почему? Им все понравилось, - следом за мной выходит Дуглас, запахивая пальто.
- Дуг, вот скажи мне. Я архитектор или девочка-модель на выставочном стенде, чтобы говорить чужими словами и улыбаться? Я думала, это будет мой проект – от начала до конца. Я придумала каждую деталь. Ты помнишь вообще, как он начинался? Что было в этих чертовых пресс-релизах? Уникальный пример сочетания роскоши с демократичностью. Киноклуб, где всех объединит любовь к искусству! – передразниваю я. – И что? Я строю очередной золотой унитаз для парламентариев и друзей Абрамовича? Впрочем, это одно и то же…. – я машу рукой и выпускаю дым сквозь зубы.
- Кстати, его ждут на открытии, - негромко добавляет Дуг, глядя себе под ноги.
- Прекрасно, - я только развожу руками.
- Ты почти справилась. Осталось уже немного. Твой проект все равно отличный…
- Это уже не мой проект! – резко отзываюсь я. – Сколько поправок в нем уже было! И Адамс… он обещал мне поддержку, он одобрял все мои предложения – и сейчас? Он в очередной раз выставил меня круглой идиоткой, которая не прислушивается к указаниям начальства! Дуг, понимаешь, я ничего не чувствую к тому, что я делаю… - я пытаюсь заглянуть ему в глаза.
- Ладно, поехали, - снова бубнит он и идет к машине. Я остаюсь стоять на месте, поджав губы, докуриваю сигарету и иду к машине только тогда, когда Дуглас уже высовывается из окна и зовет меня.
Я думаю, что этот проект ведь был единственное, за что я могла удержаться. Единственное, куда я могла спрятаться каждый вечер, засиживаясь в офисе допоздна. С Шоном мы, конечно, разъехались. Точнее, он просто собрал вещи и сказал, что одной мне будет лучше. И, если что, я знаю, где найти его. После той почти бессонной ночи, что я провела у Рамона, после встречи с советом директоров на работе у меня даже не было сил рыдать, когда я увидела Шона сидящим на чемодане в прихожей.
Наверно, я выглядела так, будто мне все равно. Возможно, так оно и было. Теперь пару раз в неделю мы кидаем друг другу смс, чтобы просто узнать, как идут дела. Словно университетские приятели: с одной стороны, вам уже и не о чем поговорить, но с другой – несколько лет вы провели за одной партой.
- Твой парень все еще в командировке? – спрашивает Дуг, принося мне чай, когда мы уже возвращаемся в офис.
- Ага.
- Вторую неделю?
Я поднимаю глаза и несколько секунд устало смотрю на него.
- Командировки бывают разные, - отвечаю я, насыпая в чай сахар из пакетиков. – Подай сливки, пожалуйста.
- Не хочешь сходить в субботу на «Куинс Парк»? – спрашивает Дуглас, протягивая мне коробочку. – Ты, кажется, интересуешься ими.
Я отрицательно качаю головой, рисуя карандашом что-то бессмысленное на бумаге. Линии выходят такие же путанные как мои мысли. Я думаю, а без Шона мне ведь, правда, одиноко. В памяти почти не остается воспоминаний о том, чем он меня раздражал. Я думаю, что, возможно, мне стоило быть просто более открытой по отношению к нему. Мне стоило разговаривать с ним, а не с самой собой.
«А, к черту!» - я сминаю лист бумаги и бросаю его в урну. – «Это не более чем эгоизм. Просто возня с мусором и сломанной кофеваркой – теперь целиком твои проблемы».
- Ну и что, снова просидишь субботу в офисе? – с сухой ухмылкой спрашивает Дуг.
- А какого черта ты разговариваешь со мной в таком тоне?
Дуглас вздыхает.
- Ты должна давать себе отдыхать, Эстер. Иначе эта работа сожрет тебя до конца. Уж поверь, - Дуг усмехается, а потом корчит рожицу, изображая монстра, который, видимо, должен съедать непослушных архитекторов.
Я думаю, что ответить, кривя губы в легкой улыбке, но тут на мой мобильный приходит сообщение. И, не без вздоха облегчения, я отвлекаюсь от разговора с Дугласом.
Это смс от Майлза, и я даже немного удивляюсь.
«В районе субботы ожидается апокалипсис».
У меня руки так и чешутся ответить ему: «Как ты догадался?!», но в итоге я выхожу из кабинета и перезваниваю.
- Ну и что случилось? – говорю я в трубку, прислоняясь спиной к стене.
- Майя расстроятся…
- Что?
- Я говорю, майя расстроятся. Они ведь рассчитали все к 2012…
- Мааааайлз, - страдальчески гнусавлю я. – У меня уже было довольно хреновое утро, которое убило все настроение. Поэтому скажи нормально, а?
- Семейный обед.
- В субботу?
- Ага. Отец позвонил мне сегодня. Срань невообразимая, мы только вчера вернулись из тура. Они что, на сайте «Сана» сидят? Или на моем «Твиттере»? И только не говори мне, что они и так помнили, когда я приезжаю! – вставляет брат, прежде чем я успеваю что-либо возразить.
- Дерьмо, - со вздохом шепчу я. – Семейные обеды – это вот как раз то, чего мне не хватает сейчас, чтобы почувствовать себя совсем убожеством…
- Расслабься, удар придется, как обычно, на меня…
- Не уверена… Ладно, так что там, в субботу…
- В семь.
- Запишу в ежедневник. Не напивайся только заранее, как в прошлый раз.
- Боюсь, в процессе я не успею…
- Майлз!
- Терри…
- М?
- Я чертовски по тебе соскучился…
Он говорит это совсем другой интонацией, тише и глуше, чем все остальное. Я помню этот его голос еще с детства, когда мы лежали летними ночами на ферме у дяди, глазели в черное небо и сочиняли всякие истории, а потом рассказывали их друг другу от имени разных людей.
Я вижу на другом конце коридора Адамса и понимаю, что мне надо бы вернуться в кабинет.
- Ладно, Майлз, до субботы тогда, - торопливо бубню я.
Я сажусь за свой стол, закрываю на пару секунд глаза ладонями, а потом оборачиваюсь к Дугу. Он что-то сосредоточенно высчитывает.
- Эй, чего ты там говорил насчет «Куинс Парк»?
Дуг резко поднимает голову, смотрит слегка непонимающе буквально мгновение и расплывается в улыбке.
Мой единственный способ пережить субботу – это совершить то, что я запретила Майлзу. Напиться заранее. Ну или хотя бы попытаться.

upd11.

~12~
В субботу погода стоит на удивление хорошая. Просыпаясь, я даже улыбаюсь. Смотрю на чистое небо за окном, высовываюсь наружу, вдыхая холодный свежий воздух, не боясь замерзнуть, потом брожу по дому в майке и трусах, не спеша одеваться. Я сижу на кухне, щелкая по каналам, и жую кусок хлеба. С тех пор как Шон исчез из моей жизни, я чудовищно разленилась в быту. Мне даже лень поджарить тосты. Я думаю о том, что куплю кофе по дороге, перекушу днем с Дугом, ну а вечером нормально поужинаю у родителей. Хоть какая-то польза от этой встречи должна же быть. Я смотрю на бутылку вина с плохо скрываемым вожделением, но уверенно отхлебываю сок из пакета.
Под предлогом того, что мне придется ехать на машине, я все-таки отказываюсь от мысли надраться прямо с утра. Тебе не семнадцать лет, Эсти, чтобы проблемы решались алкоголем. Да и как-то по-человечески неудобно показывать себя перед Дугом еще хуже, чем он уже видел. Все-таки пить с коллегами по работе – дурацкая идея. Пить вообще лучше всего с тем, кому доверяешь. То есть в одиночку.
Мы встречаемся с Дугом прямо у стадиона. Он одет в куртку, джинсы и сиреневые кеды – типичная униформа уикенда. Но я с легким удивлением отмечаю про себя, что вижу его в таком виде впервые – и, надо сказать, такой стиль идет ему больше, чем весь этот офисный псевдошик.
- Как дела? – спрашивает он, слегка откашлявшись и приобняв меня.
- Терпимо, - усмехаюсь я, и сразу говорю ему, что после матча мне надо будет уехать. На трибуне мы покупаем по куску горячего пирога и занимаем свои места. Время до матча еще есть, и я пытаюсь непринужденно болтать.
- В детстве мы частенько ходили на футбол… Тогда он был другим. Лучше что ли. Не знаю, как объяснить. В той игре был дух. Кстати, - я меняю интонацию, попутно стряхивая крошки с губ. – В последнем классе школы я встречалась с парнем из резерва «Арсенала». Самое позорное пятно моей биографии, ну, конечно, после того, как я встретила в гей-клубе своего преподавателя по философии. Тот парень, кстати, был наполовину ирландцем. Не выношу их, если честно. Горделивые задницы. Кин, кстати, был его кумиром. Ну, сегодня мы надерем «Ипсвич», - я ловлю на себе пару одобрительных взглядов от ребят сидящих ниже нас.
Дуглас улыбается.
- Ой, извини, - я запинаюсь. – Я слишком болтлива…
- Все в порядке, - Дуг по-доброму смотрит на меня. – Тебя интересно слушать… Мы с отцом тоже любили ходить на стадион… - продолжает он после небольшой паузы. - У меня же две старшие сестры, - Дуг усмехается. – Я был отцовским любимчиком – долгожданный наследник!
Матч начинается, и трибуны поднимаются с мест, чтобы сразу зарядить «Мы – «Куинс Парк Рейнджерс». Дуг подмигивает мне и тоже включается в хор. Я быстро дожевываю пирог и поднимаюсь следом. Я удивляюсь, откуда я вообще помню все эти кричалки, но ору так, будто я самый отъявленный фанат. Когда один из нападающих выходит почти один на один с вратарем «Ипсвича», я складываю ладони рупором и выкрикиваю: «Засади ему, чувак!», чем снова вызываю одобрительное улюлюкание парней рядом ниже. Дуг касается меня слегка удивленным взглядом. Мяч уходит на угловой, с которого рейнджеры и забивают, после чего стадион взрывается громогласным: «Мы – «Куинс Парк Рейнжерс! Лучшая команда, какую видел мир!», а мы с Дугом непроизвольно обнимаемся.
До перерыва время пролетает быстро, мы вместе с трибунами не умолкаем ни на минуту, продолжая выкрикивать одобрения рейнджерам и проклятия «Ипсвичу». Когда, наконец, звучит свисток, мы снова опускаемся на сиденья, одновременно закашливаясь, чтобы прочистить порядком надорванное горло.
- Да ты гроза стадиона, - сквозь смех говорит мне Дуг.
- Следую твоему совету – даю себе отдыхать, - пожимая плечами, отзываюсь я.
- Это правильно, - его лицо вдруг становится чуточку серьезней. – Нет, серьезно… Знаешь, все эти громкие слова о призвании и амбициях, весь этот как бы долг перед… непонятно кем… - все это чушь. Это просто работа. И не стоит преувеличивать ее значение.
Я слушаю его внимательно и думаю, что пару лет назад, когда я только пришла в наше агентство еще на практику, я бы спорила с ним до пены у рта.
- Может, ты и прав, - тихо говорю я. – Знаешь, наверно, я наивная дура, но я по другому себе представляла то, чем буду заниматься после университета. Моя работа казалась мне почти волшебством. Ты можешь создавать свой мир, ты можешь облекать свои мысли в материю. А никому, оказывается, твой мир и твои мысли не нужны… Я стараюсь не думать об этом проекте, но не могу… Мне обидно, Дуг. Просто обидно. Я так ждала его, а он не только не принес мне радости, но еще и разрушил все представление о том, чем я занимаюсь. Может, оно и к лучшему, - я вздыхаю.
Дуг ободряюще приобнимает меня за плечо и снова убирает руку, пряча ладони в карманы.
- Я был чертовски зациклен на работе. Так хотел отец, он ведь тоже архитектор. Мне нельзя было опорочить фамилию. Он убедил меня, что чертежи – это главное в моей жизни, и я, действительно, поверил, что если я не буду умирать за архитектуру, архитектура не выживет, - Дуг кривит губы в усмешке. – А сейчас он злится, что я только и болтаю о проектах и выставках и все не обзаведусь семьей в свои тридцать… Ну это вообще сложная ситуация, когда у тебя две старших сестры, выскочивших замуж еще в институте, - Дуг снова усмехается, потирая лоб.
Я киваю, не зная, что сказать, но, к счастью, звучит свисток, и Дуг поднимается с места, включаясь в аплодисменты команде.
Я сижу еще какое-то время, сосредоточенно глядя на спинку впереди стоящего сиденья, вздыхаю и встаю следом, прочитав прежде смс, пришедшую от брата, с просьбой захватить его из дома.
Матч заканчивается со счетом 2:0 в пользу «рейнджерс», ближе к концу второго тайма они забивают еще один гол с прекрасно разыгранной комбинации, и публика расходится со стадиона в более чем хорошем настроении, продолжая распевать командные песни. Мы с Дугом обсуждаем игроков и спорный момент со штрафным у наших ворот.
- Спасибо, что потратила время, - негромко говорит он, когда мы, выбравшись из потока фанатов на улице, добираемся до места, где я припарковала машину.
- Брось, Дуг, - я легонько толкаю его в плечо. – Мне было чертовски интересно! Спасибо, что позвал. А то последнее время, кроме офиса и дома я ничего не вижу… И мы все-таки надрали «Ипсвич»! – чересчур позитивно добавляю я.
Улыбнувшись, мы оба замолкаем, чувствуя неловкость от внезапной паузы.
- Ладно, тебе пора, - мягко говорит Дуг, прикасаясь пальцами к моему затылку и наклоняясь, чтобы поцеловать в щеку. Я чувствую, что что-то идет не так, когда, отклоняясь, он не убирает руки. Я не успеваю прочувствовать его взгляда. Но я чувствую его губы на своих губах.
Я не отвечаю на поцелуй, но и не отталкиваю его. Все это длится все пару секунд, и я просто опускаю голову. Дуг поджимает губы и рефлекторно отступает на шаг назад. Я так и стою, не поднимая на него взгляда.
- Мне не хватило сил не делать этого… - глухо и будто виновато произносит он. – Я…
- До понедельника, Дуг! – торопливо говорю я, натянуто улыбнувшись.
Я не готова слушать его сейчас. А себя и подавно.
- До понедельника, - почти одними губами повторяет он, и я сажусь в машину.
Сразу же завожу двигатель и выруливаю на выезд, стараясь не смотреть в зеркало заднего вида. Я надеюсь, что где-то на ближайшем перекрестке меня не стошнит собственным сердцем. Потому что бьется оно где-то в горле.

upd12.

~13~
- Ты опоздала, - брат спускается со ступенек крыльца, выбрасывая окурок, и садится в машину. Он выглядит так, как будто и впрямь является примерным сыночком. Ничего вызывающего – причесанные волосы, выбритые щеки. Странно, что не нацепил на себя костюм.
- Ехал бы на такси! – огрызаюсь я и трогаю с места, едва он дверь успевает закрыть.
- Эй, полегче! – возмущается Майлз. – Нет уж, на эту Голгофу мы будем ходить вместе и по расписанию. У тебя что, месячные? Какого хрена ты психуешь? – он вытаскивает из пачки новую сигарету и прикуривает.
- Признавайся, ты пил? – игнорируя его вопрос, спрашиваю я.
- Пропустил пару пива, - брат слегка сползает на сиденье, пытаясь устроиться поудобней. – Лежал на диване, смотрел футбол… Рейнджеры надрали «Ипсвич», представляешь?
Я разве что руль не выпускаю из рук и резко оборачиваюсь на Майлза.
- Мне все равно, - коротко замечаю я и снова смотрю на дорогу.
Мы довольно быстро добираемся до дома родителей. По дороге Майлз еще просит остановить, ему приходит идея подарить маме букет цветов, будто этим он остановит хотя бы половину ее критики в наш адрес. И плестись за этим букетом, конечно, приходится мне, потому что брата непременно узнают, и вместо покупки цветов все это превратится в очередную статью для «Сана».
Родители нам рады. Мама долго обнимает Майлза и качает головой, оценивая, что джинсы болтаются на нем, сколько не затягивай их ремнем. Я сразу иду на кухню, помогая определить букет в вазу. Папа с братом уходят в гостиную. Нагнав меня, мама спрашивает строгим шепотом: «Где Шон, Эстер?»
- У него командировка, - уже заученной интонацией сообщаю я.
- Эстер, - требовательно повторяет мама.
- Ну что, мне надо брать справки с его работы, чтобы ты мне верила!? – не выдерживаю я.
Мама только поджимает губы. Она делает так всегда, когда злится, но не хочет устраивать скандал. Точнее – обстоятельства ей не позволяют.
Когда все, наконец, перебросились парой фразой, мы усаживаемся за стол.
- Я испекла вам куриный пирог, какой вы в детстве любили, - говорит нам мама, суетясь у блюда, и отрезает первый кусок для Майзла. – Вы были такими ангелками, - добавляет она тише.
- Майлз, как прошли концерты? – спрашивает папа.
- Ну хоть сегодня можно не говорить об этой вашей ерунде, - перебивает мама, едва Майлз рот успевает открыть. – Эстер, ты знаешь, что Кати уехала на стажировку в Америку?
Я отвлекаюсь от пирога, чертыхаясь про себя, что о моем существовании все-таки вспомнили. Эгоистично, но я бы предпочла, чтобы сегодня вечер был посвящен Майлзу. Я совершенно не в том состоянии, чтобы играть в этом спектакле центральную роль.
- Кто это, мама?
Она смотрит на меня почти возмущенно и вздыхает так, словно я заблевала Букингемский дворец.
- Вы учились вместе! Я всегда знала, что она далеко пойдет – вот что значит пробивной характер. А ты сидишь в этом Лондоне и бездействуешь.
Я пытаюсь проглотить пережеванный кусок, но он почти застревает в горле. Мне даже нечем его запить – чай еще слишком горячий.
- Ну вы как хотите, а мы с Майлзом выпьем виски, да, сынок? – пытаясь разрядить паузу, вставляет папа слишком бодрым голосом.
- Я работаю в одном из лучших архитектурных бюро города, мама, - как можно спокойней говорю я. – И у меня свой проект.
- О Майлзе хотя бы пишут в газетах, а о твоем проекте что-то не слыхать…
- Ну извини. Архитектура – это не рок-группа, чтобы писать о ней на каждом заборе, - наплевав на приличия, жестко добавляю я. – Ты могла бы интересоваться тем, что я делаю, а не только тем, когда я выйду замуж.
- Не начинайте только как обычно, - обрывает меня папа. – Оставь ее в покое, Лиза. Эстер умная девочка.
На некоторое время мы все замолкаем. Мама наливает себе вина, и все втроем они чокаются и выпивают за нашу встречу. Я отказываюсь, говоря, что я за рулем. Но если честно, у меня уже не осталось никакого настроения даже на то, чтобы напиться. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
- Майлз, а у тебя появилась девушка?
Брат закашливается виски, и, закатывая глаза, я легонько хлопаю его по спине.
- Откуда она должна появиться, мама? Это не пасхальный кролик в саду, чтобы вот так вот – появляться!
Я сдавленно хихикаю, прикрывая рот ладонью.
- Все девушки делятся на две категории, - с видом ученого говорит Майлз, жуя пирог. – Одни хотят только трахнуться со мной, а другие уже трахнулись …
- … и больше ничего не хотят после этого, - саркастично перехватываю я, и мы с братом стукаемся кулаками.
Папа смеется, глядя на нас.
- Дети, это омерзительно! – возмущается мама, но едва ли может побороть улыбку. – А ты помнишь, Майлз, когда вы были маленькие, ты хотел жениться на Эстер…
- Не помню! – брат изумленно смотрит на маму.
- Я тоже! – спешу сказать я следом.
- Было-было, - усмехается мама. – Вам было лет пять, мы первый раз вывезли вас во Францию, на море… Мне приходилось краснеть, потому что Майлз всему персоналу отеля сообщил, что это его будущая невеста. Какие-то немецкие пенсионеры даже возмутились, как я воспитываю детей, - мама улыбается. – Это было уже так давно…
Я опускаю глаза. Такие моменты всегда делают меня бессильной. Они заставляют меня чувствовать, будто я с игрушечным пистолетом сражаюсь против современной армии. В такие моменты я думаю, что я очень сильно люблю свою семью. И еще сильнее нуждаюсь в ней. Что это единственные близкие мне люди, единственная любовь, которую я могу получить, а мы тратим время на выяснение отношений. После этого мне лишь больнее получать очередную пощечину.
- Мы просто чертовски переживаем за вас, дети. Вы поймете нас, а пока просто поверьте, - тихо говорит папа.
- Вот именно, что им уже пора переживать за своих! – не унимается мама. – Через три месяца тебе будет уже двадцать шесть, Эстер.
- Ему тоже! – успеваю вставить я, указав на Майлза.
- Время летит очень быстро – не успеешь оглянуться, как останешься одна. Если уж карьера тебя больше не интересует, займись семьей. Хоть в чем-то же тебе надо состояться!
- Меня интересует карьера, мама!
- Не очень заметно.
- Ну конечно, у тебя всегда есть кто-то лучше меня!
- Это не так, Эстер, я хочу, чтобы ты была лучшей! Ты ведешь себя, как ребенок.
- Может быть так и есть. Я ребенок. Ребенок, которому нужна мама, а не начальник! – я чувствую, что сегодняшний день уже довел меня до предела, и так просто я сейчас не заткнусь. – Я жду, когда ты скажешь что-то про меня, мама. А не про кого-то вокруг, на кого мне стоит равняться! Мне нужен совет от тебя по поводу моей жизни, а не насчет того, как сделать ее похожей на чью-то чужую! Ты всегда прощала Майлза, всегда закрывала глаза на его глупости. Он же у нас вроде блаженного в семье – неразумное дитя, перебесится. Он вроде твоей запасной надежды, да? Если бы ты хоть раз, мама, посмотрела на мою настоящую жизнь, а не на ту, которую ты видишь – ты поняла бы, что не такое уж я дерьмо! – резко бросаю я, хватаю сумку, вытаскиваю пачку сигарет и несколько раз, чертыхаясь, щелкаю зажигалкой.
За столом повисает пауза. Я чувствую ошарашенный, с примесью испуга взгляд брата на себе и слышу, как он шепчет мне сквозь зубы: «Эстер!», будто призывая образумиться. Я и сама не верю, что сказала все это. Смогла сказать.
- Эстер, ты что, куришь? – ровным голосом спрашивает мама, но я прекрасно чувствую, что внутри у нее все кипит. – Прекрати немедленно.
Я молчу и только отчаянно затягиваюсь.
- Эстер, что ты делаешь, - снова шепчет брат, сжимая мне локоть.
- Да пошел ты к черту! – я резко выдергиваю руку, едва ли не отпихивая его от себя. – Пошли вы все к черту!
Я встаю из-за стола, вылетаю в коридор и начинаю спешно одеваться. Мне горько и обидно и от того, что сказали мне, и от того, что сказала я. От ссор никакой пользы, на самом деле. Никакого чувства, что я постояла за себя. Только больней.
Уже на лестнице меня нагоняет Майлз. Я даже его видеть не хочу сейчас. Он словно напоминание о том, какое место я занимаю в этой семье. Я должна. Я ответственна. Я радость. Я живу за двоих. Нормальную жизнь, которой у меня даже для себя одной нихрена нету.
- Терри, подожди, - глухо говорит он и прикасается к моему плечу.
Я и не думаю убегать. Мы выходим на улицу, и я останавливаюсь на тротуаре, глядя куда-то вдоль улицы. Я даже расплакаться не могу. Слезы просто так и стоят в глазах – ни туда, ни сюда.
- Зря ты так с ними… Они ведь правда любят нас так, как никто не полюбит… - судя по голосу, брат стоит совсем рядом со мной, но я и не думаю к нему поворачиваться.
Мы молчим. Ветер треплет выбившиеся пряди из моей прически, а пальцы зябнут от промозглого вечернего воздуха.
- А было бы круто, - вдруг неожиданно бодро говорит Майлз.
- Что? – нехотя спрашиваю я.
- Если бы мы, правда, могли пожениться. В современном мире, когда на секс у большинства пар все равно не хватает то времени, то желания, нам, по крайней мере, было бы о чем поговорить…
Я едва усмехаюсь, но ничего не отвечаю ему и по-прежнему стою к нему спиной. Пальцы замерзают совсем. Второпях я плохо замотала шарф, и ветер холодной змеей проползает за воротник.
- Забросишь меня домой, - просит Майлз.
- Когда ты уже купишь себе машину, - отстраненно замечаю я. Уличные огни сливаются в большие яркие пятна.
У меня даже дыхание перехватывает от неожиданности, когда Майлз вдруг разворачивает меня к себе и крепко обнимает за шею и плечи. Он утыкается мне носом в макушку, а потом, обхватив ладонями мое лицо, начинает целовать щеки, лоб, уголки губ и виски.
Я лишь растерянно болтаюсь у него в руках тряпичной куклой. Майлз снова прижимает меня к себе, кладя подбородок мне на голову.
- Не злись на меня, а? И не дели их любовь между нами. Просто в тебя они верят больше. На самом деле. Но пока ты любишь меня, мне плевать. На все в этом долбанном мире мне плевать. Ты любишь меня, Терри?

upd13.

~14~
Шон перестал отвечать мне. Не то, чтобы это удивило меня. Это вроде как – «чего ты хотела, девочка?»
Ты обидела его. Обидела ни раз. Он думает, что ты изменила ему, а ты, в общем-то, даже не попыталась это опровергнуть.
Но я чувствую себя не столько одиноко, сколько опустошенно. И такое чувство, что каждый новый день, каждое новое событие только опустошает еще больше.
Утро понедельника начинается слишком рано. Мне не спится, и я слоняюсь по дому, слушаю радио и думаю, что, наверно, мне надо завести кота.
На работе первая половина дня проходит в привычных совещаниях. Мы с Дугом успеваем только поздороваться, и делаем вид, что ничего в субботу и не случилось. Не краснеем и не опускаем глаза – в конце концов, мы уже не школьники для таких формальностей. Я только замечаю, что он выглядит таким же уставшим, как и я. Будто выходных и не было.
- Из Парижа пришли свежие каталоги, - в кабинет заглядывает наша очередная стажерка.
- Спасибо, оставьте, - вяло говорю я, не отрываясь от монитора ноутбука. Боковым зрением я чувствую, что Дуг бросил на меня удивленный взгляд.
Я бы тоже удивилась. Еще недавно я бы тут же взяла их, почти бы вырвала из рук, распорола упаковочную пленку и утонула бы на их страницах. Сидела бы как наркоман и разве что не нюхала глянцевую бумагу. А потом без умолку обсуждала все эти ткани, плитки и кровати за десятки тысяч евро.
Сейчас я сижу и думаю: «Никуда эти каталоги не денутся».
Мне приходит емайл от подруги. То есть, так следует ее называть, ведь мы знакомы около семи лет. А сейчас мы видимся от силы пару раз в год. Гугл, фейсбук, смс – все это создает обманчивую видимость людей в твоей жизни. Вы пишите короткие сообщения, просматриваете новые снимки, но кто вспомнит, когда была выпита последняя чашка кофе вместе?
Так вот она пишет мне очередное письмо и говорит: «Может, увидимся?»
А я понимаю, что катастрофически этого не хочу. Что видимость людей в моей жизни меня вполне устраивает.
Я просто прокручиваю нашу возможную встречу в голове. Я могу рассказать ей, что Шон ушел от меня. И она будет меня жалеть. Я могу врать, что у меня все прекрасно. И нам обеим будет чертовски скучно. Чужое счастье никому неинтересно, а вранье утомительно. Я думаю, что такие люди это балласт. Если бы не гугл, фейсбук и смс – мы бы давно забыли друг друга.
Я пишу ей: «Нет, знаешь, сейчас не получится» и, подумав, дописываю: «Но как-нибудь обязательно надо!»
Я снова начинаю думать о Шоне. Мне совсем это не нравится. Это делает меня слабой в моих же собственных глазах. Слабой до слез, как лет в тринадцать, когда над тобой начинают подшучивать: «Эй, ты чего, влюбилась в него что ли?», а ты только фыркаешь и идешь лить слезы в туалет вместо математики.
Он был таким привычным фоном моей жизни, что его отсутствие выглядит только острей от этого. Так странно просыпаться одной. Так странно не сталкиваться в ванной. Так странно не заезжать вечером в «Теско», потому что так странно ужинать одной. И я просто не ем. У меня нет аппетита, я не заглядываю в холодильник, и мне вполне хватает того, чем я перекусываю в течение дня.
Мне тоскливо без него, но это ерунда. Это сущая ерунда по сравнению с тем, как мне придется рассказать все это маме. Рано или поздно придется. Нет, я справлюсь с тем, что от меня ушел парень. Как-нибудь справлюсь, потому что больше это некому делать. В торжестве своей правоты мама, как обычно, забудет, что я не только наглядная ошибка, но еще и ее дочь.
У меня на столе звонит телефон. Это Адамс. Хочет выяснить что-то насчет оформления барной зоны в кинотеатре, и я даже сначала не понимаю, о чем он. Макеты уже давно у него – бар оформлен под кинокафе. Он поделен на несколько зон, каждая из которых стилизована под какой-то жанр: вестерн, триллер, мелодрама. Сам бар смахивает на аппаратную, в стульях угадываются элементы бобин с пленкой, а сама стойка должна была бы быть заклеена рекламными плакатами, имитирующими старые киноафиши.
Эту идею мне подкинул один приятель – художник с Портобелло. Недавно он наладил производство винтажных и нестандартных предметов интерьера и обещал мне помочь с оформлением, в случае необходимости. Все это я уже рассказывала Адамсу. Показывала портфолио этого художника, и Адамсу все нравилось. Он даже похвалил меня, сказал, что я не боюсь экспериментов.
И вот теперь он звонит мне, и говорит: «Свяжитесь с «Домом Конти»
- В каком смысле? – отвечаю я.
- Они, как наши давние партнеры, разрабатывали альтернативный проект для бара. Заказчики все-таки склонились к нему. Так что свяжитесь с ними. Обсудите, если нужно какие детали, и пусть они тогда отправляют нам материалы и оборудование.
- Хорошо. Свяжусь сегодня же, - после паузы, за которую я успеваю прокрутить карандаш вокруг оси, говорю я, и сама удивляюсь своему спокойствию.
Он издевается, или правда считает, что мне есть, что с ними обсудить? Я кладу трубку и понимаю, что даже не хочу сейчас тратить время и нервы на очередной выплеск эмоций. У меня и эмоций-то не осталось. Альтернативный проект, как мило. Для девочки на телефоне они могли бы найти кого-то с зарплатой поменьше.
Я снова чувствую, что Дуг смотрит на меня. Я поворачиваюсь к нему и говорю: «Пойдем обедать».
На этот раз мы идем в небольшой итальянский ресторанчик совсем рядом с нашим офисом. Обычно даже днем там немноголюдно, за обед выходит что-то около десяти фунтов, и за эти деньги они готовят стоящую пасту и чертовски аппетитное минестроне. Мы не говорим ни слова о работе. Дуг словно чувствует, что сейчас лучше не надо. Еще только когда мы выходим из офиса, я начинаю хохотать. Если честно – просто так. Но Дуг выглядит озадаченно, и в поле зрения мне подворачиваются спасительные школьники, которые стоят на другой стороне улицы и сквозь стекло корчат рожицы оформителю витрины бутика.
Наш заказ в ресторане приносят довольно быстро, и я сразу принимаюсь за еду. Дуг медленно возит ложкой в тарелке, будто обдумывает что-то, и, наконец, говорит.
- Эстер… Я хотел извиниться за субботу, - он поднимает глаза, смотрит в упор пару секунд, и снова утыкается в изучение плавающих в бульоне овощей. – Я повел себя неправильно…
Я чувствую, что слова даются ему нелегко. Он тщательно подбирает их, спотыкаясь о паузы, но я не перебиваю его. Твое участие никому особо не нужно. Просто дай человеку выговорится, и он будет тебе благодарен.
- Я не должен был делать это и ставить тебя в неловкое положение. Это было не по-мужски, - Дуг говорит тверже. – И вообще некрасиво по отношению к тебе и твоему парню, - он облокачивается на стол и потирает лоб. - Прости меня. Этого больше не повторится.
Я смотрю на него очень внимательно, пожалуй, что с минуту, он решается ненадолго поднять взгляд, а потом смотрит куда-то в мою тарелку.
- Извинения приняты, - говорю я, и мы оба улыбаемся с легкостью. Мы едим почти не нарушая тишины.
Потом, прежде чем вернуться в офис, мы заходим в «старбакс». Мы сидим за узким столиком у окна, и оба смотрим на промозглую улицу, потягивая латте как можем медленно. Будто время от этого тоже убавит ход и подарит нам хотя бы лишний часик, свободный от работы.
Я думаю о том, что мне нужно новое пальто. Может быть, поменять прическу или цвет волос. Я думаю, что вместо кота, возможно, лучше купить собаку и гулять с ней каждый день в парке. А перед этим можно пойти в какой-нибудь русский бар и напиться там водки. Твоя свободная жизнь, Эстер. Используй хотя бы ее по назначению. Или оправдывай статус неудачницы.
- Он ушел, - говорю я, не глядя на Дуга. – Он ушел, а я поняла, что люблю его.
Я ума не приложу, зачем говорю это. Мне кажется, что слова сами срываются с губ. Будто я не отдаю себе отчета, что сижу в переполненном кафе с коллегой и пью этот дерьмовый кофе. Отвратительность, возведенная в культ. Вот и я с этим коротким монологом выгляжу примерно так же. В такой идиотской мелодраме даже Кира Найтли сниматься бы не стала. Но я говорю эти слова где-то далеко отсюда. Внутри себя. Просто получается вслух.
- А знаешь, в чем смех? – спрашиваю я, и действительно смеюсь.
Кофе остывает, а я думаю про себя: «Не забыть позвонить в «Конти» сейчас».
- Мне даже обвинить некого! – отвечаю я на свой же вопрос, и начинаю реветь.

upd14.

~15~
- В общем, все отзывы положительные! – Алан откладывает папку с бумагами, наконец-то завершив свой монолог о том, как пресса разных стран отозвалась о концертном туре.
Мы сидим у него в квартире – я и музыканты. Майлз стоит у стены и улыбается прозрачной улыбкой. Да, я всегда так называю ее про себя. Она почти невидимая, спрятанная между губ, будто он не хочет показать, как счастлив сейчас.
- Ладно, хватит болтовни, давайте выпьем, - он берет со стола очередную бутылку шампанского и разливает всем по бокалам.
- Засранец, да ты понимаешь, что мы надрали всем задницу! – хохочет Алан. – Кстати, во вторник у нас встреча на студии. Ты бы видел, как они со мной любезничали – теперь нас ждет контракт уже на три альбома! На три, парни – это лет шесть можно ни о чем не думать!
- Черт, а вспомните, год назад мы еще скидывались на бутылку виски, - подключается к разговору барабанщик Кайл.
Они все пускаются в воспоминания, обсуждают какие-то случаи из тура, смеются. Рамон сидит рядом со мной на диване и выглядит так, будто он тоже просто гость. Он цедит шампанское и мне кажется, что мыслями он где-то очень далеко отсюда.
- У тебя есть родители? – негромко спрашиваю я вдруг. Скорее ради того, чтобы занять разговором саму себя, нежели его.
Он поднимает на меня слегка удивленный взгляд.
- У каждого человека есть родители. Даже если он об этом не знает
Я уже успеваю подумать, что светские диалоги совсем не мой конек, как Рамон улыбается и, кажется, я вообще вижу его улыбку впервые, и говорит: «Конечно, есть. Они в Висконсине. Я оттуда родом, когда мне было пять, мы переехали в Брайтон. Вроде как они посчитали, что английское захолустье лучше американского… Ну а пару лет назад, они решили вернуться в Штаты.
Я киваю и отставляю бокал с шампанским в сторону. Удивительно, но пить сегодня вечером мне совершенно не хочется. У ребят с завтрашнего утра начинается долгожданный отпуск, а меня ждет офис. Моя моральная усталость уже дошла до того момента, когда отказывают и физические силы. Мне сложно вставать по утрам, мне все время хочется спать, головокружения переходят в мигрень и обратно – мне кажется, я разваливаюсь на куски и только бессильно злюсь на все. На все, что меня окружает. В конце этого месяца мы сдаем проект и мне, без шуток, хочется застрелиться. А перед этим застрелить Адамса. Мне кажется, это единственный выход.
Когда я бываю с Майлзом и его музыкантами, это похоже на глоток свежего воздуха. Посмотри, есть и другая жизнь. Там можно пить шампанское и находить свое имя в NME. Там есть друзья.
Это инъекция самообмана на пару часов. Я рада за Майлза. Чертовски рада. Я помню, что было год назад. И что было два, три и черт знает еще сколько. Я помню, как он разучивал «Привет, я снова вернулся», «Нарисуй это черным» и «Сигареты и алкоголь» на гитаре. Это было первое, что он сыграл. Я помню вкус его беззвучных слез, когда за выступление им даже пожрать не давали в баре. Вы классно отыграли парни, а теперь валите. Я помню, как он не сдавался. Я все это прекрасно помню. И сейчас, глядя на него, я думаю, что гребаная справедливость все-таки существует в этом мире. Он заслужил это. Справедливость всегда приходит только к тем, кто ее заслужил.
Я думаю, что мой брат – очень сильный парень. Намного сильнее меня.
Из мыслей меня выдирает повысившийся тон голосов.
- Нет, что это за херня, Алан? – спрашивает Майлз, нахмурив брови. – Никакого нахрен отпуска – мы едем в Будапешт.
- Ты хоть знаешь, где он находится, - усмехается Алан.
- Я не шучу! – сурово замечает Майлз, наклоняясь к лицу Алана и едва не упираясь в него носом.
- Что случилось? – шепотом спрашиваю я у Рамона.
- Майлз прочел в гостевой книге сайта, что венгерские фанаты присылали петицию с просьбой приехать к ним с концертом. А Алан говорит, что понятия об этом не имеет.
- Майлз, у нас будет еще ни один тур – доедем, куда хочешь, - все еще с усмешкой говорит Алан.
Мне же по всему видно, что Майлз серьезен. Серьезен и зол.
- Ты не понял меня, Алан? – говорит брат стальным голосом, прищурив глаза.
В комнате повисает гробовая тишина. Все перебрасываются быстрыми взглядами из-под полуопущенных век.
- Ты завтра же организуешь нам концерт в Будапеште. Твою мать, эти ребята ждали нас, они нас поддерживают и не каждый имеет возможность добраться до какого-нибудь сраного Берлина! – Майлз с силой швыряет бокал о стену и он разлетается осколками и брызгами оставшегося там шампанского. Я вздрагиваю от неожиданности. Парни смотрят на меня, будто ждут, что я должна что-то сделать. А я прекрасно знаю, что когда Майлз в таком состоянии его лучше не трогать. Я знаю, что Майлза очень трудно переубедить.
- Это безумие, Майлз. Ты просто набрался.
- То есть концерта не будет?
- Нет.
- Отлично. Ты уволен.
- Майлз, - Рамон поднимается с дивана.
- Заткнись нахрен!
Мы все молчим и смотрим в пол. Майлз глотает шампанское прямо из горла очередной бутылки, вытирает губы рукавом, а потом обводит нас всех взглядом.
- Ладно, я не собираюсь тут портить вечер с вами! Сегодня я собираюсь веселиться на славу! Пошли, - он подходит ко мне и с силой тянет за руку.
Я морщусь и потираю запястье.
- Ты тоже! – он неожиданно подталкивает Рамона к выходу вместе со мной.
Мы выходим на улицу в полной тишине. Я и Рамон идем позади Майлза и переглядываемся. Рамон смотрит на меня так, будто от моих действий сейчас зависит сохранность планеты.
Майлз ловит кэб и мы мчимся куда-то по ночному Лондону. Майлз снова хлебает шампанское из захваченной бутылки, улюлюкает и подпевает песням по радио. Мы с Рамоном мрачнее тучи.
- Майлз… - неуверенно начинаю я. – Алан прав. Сейчас вам всем следует отдохнуть – вы работали на износ… Давай ты поедешь домой. И мы все тоже…
- То есть ты считаешь, что этот говнюк прав?
- Нет, но…
- Какое «но»? Какое нахрен «но»?!
- Майлз. Ты, правда, пьян. Тебе надо домой.
- Господи, вы такие же зануды, - Майлз закатывает глаза, просит водителя остановить и вышвыривает нас из салона. – Я отлично повеселюсь один!!! – орет он нам из окна отъезжающего кэба, показывая средний палец.
Мы с Рамоном стоим на краю проезжей части, черт его знает какой улицы, и только ошарашено провожаем глазами кэб. Нам начинают сигналить машины, и Рамон отводит меня на тротуар.
- И что будем делать? – тихо спрашивает он.
- Не знаю, что собираешься делать ты, а я сейчас звоню своему парню и прошу забрать меня! – деловито отвечаю я.
- А Майлз…
- К черту Майлза! К черту! – я почти ору, уже уходя от Рамона дальше по улице. Я чувствую, что слезы так и жгут глаза и оставаться здесь нельзя. Мне приходит в голову действительно безумная идея – поехать к Шону. Он нужен мне сейчас так, что словами не описать. Мне кажется, что сейчас именно тот момент, когда мы можем помириться, и все будет хорошо.
Я ловлю такси и еду к дому его друга, к которому он съехал от меня. Я стою минут пять на тротуаре, собираясь с силами, но в итоге решительно жму на звонок. Дверь открывает Люк, судя по его виду и одежде, я вытащила его из постели. Я немного заминаюсь – я совсем забыла о времени – уже около полуночи.
- Люк… привет, - я улыбаюсь, но как-то нервно. – А…я к Шону…
- Его сейчас нет, - слегка удивленно отвечает он, видимо, рассчитывая, что я, в общем-то, должна быть в курсе.
Этот ответ так выбивает меня, что мне даже не приходит в голову спросить, где он. Я уже сама выстраиваю все в голове. Где, черт возьми, может быть человек в двенадцать ночи в будний день?
- Я передам ему, что ты приходила…
- Нет! Нет, Люк, пожалуйста, ни слова!
- Ладно-ладно, - соглашается Люк, настороженно глядя на меня. – Ты в порядке, Эстер?
- Да, да… - бубню я, разворачиваюсь и, шатаясь, спускаюсь по ступенькам.
- Эстер, - окликает меня Люк, кажется, догадавшись, что я поняла его как-то не так. – Он в командировке, ты не знаешь?
- Плевать, - отзываюсь я, уверенная в том, что Люк это сейчас выдумал специально для меня. Не оборачиваюсь и сажусь в удачно подъехавший кэб.
Я достаю телефон и ищу номер Дугласа. Новая жизнь – так новая жизнь. Он, конечно, примчится меня успокаивать. Потом мы, конечно же, переспим. Потом…
- На вашем счету недостаточно средств для данного вида связи, - равнодушно сообщает мне голос в трубке.
Я только тяжело выдыхаю и запрокидываю голову назад. Я думаю, что самое позднее – завтра утром я уже буду благодарна своей забывчивости пополнять баланс.
- Куда едем? – спрашивает меня водитель. И я называю ему свой домашний адрес.
Дома я чувствую, как вся усталость дня наваливается на меня разом. Я еле переставляю ноги, наскоро умываюсь и заваливаюсь в кровать.
Меня будит звонок городского телефона в пять утра. Мне тяжело разлеплять глаза, поэтому я на ощупь ищу трубку.
- Эстер, это Алан, - говорит на том конце сосредоточенный голос. – Ты можешь приехать в госпиталь «Челси»?
Я моментально просыпаюсь окончательно и распахиваю глаза.
- Майлз? – хрипло спрашиваю я, и дрожь в интонации не столь заметна.
- Майлз, - отвечает мне Алан.

upd15.

~16~
Едва начинает светать, когда я оказываюсь в клинике. Там меня встречают Алан и Рамон. Все кажется мне дежа-вю того дня, когда Майлз обдолбался и сломал ногу. Я думаю, что пока рано звонить родителям – надо сначала самой узнать, что, черт возьми, стряслось. И по лицам парней я сразу понимаю, что ничего хорошего.
Мы здороваемся вполголоса, Рамон протягивает мне стакан кофе из автомата, и я благодарю его кивком.
- Что с Майлзом? – спрашиваю я у Алана.
Он вздыхает, откашливаясь. Я начинаю паниковать.
- Алан? Что случилось? Скажите мне!
- В общем-то, мы ждем доктора…И нихрена не знаем, Эстер. Его нашли на улице, без сознания, «скорую» вызвали арабы из ближайшего продуктового магазинчика. Хорошо, если они понятия не имеют, кто он такой… - Алан потирает лоб. – А то у меня уже аллергия на журналистов…
Я прижимаю пальцы к губам, делаю пару шагов туда-сюда по пустому коридору и сажусь на кожаный диван у стены.
- Я так и знала, что он влипнет, - я складываю ладони замком у подбородка. Весь вчерашний вечер несется у меня перед глазами плохо смонтированными кадрами. Майлза было нельзя оставлять одного. Нельзя, черт возьми. Но обида и личная злость перекрыли вчера пути к разумным поступкам. У меня даже не возникло мысли, что надо любой ценой отвезти Майлза домой. Вчера вообще произошло слишком много дерьма. Возможно, это был один из худших вечеров моей жизни.
Мы сидим молча, пока в коридоре не показывается доктор. Мы почти подпрыгиваем ему навстречу.
- Доктор Ленберг, - представляется он. Вы, я так понимаю, сестра Майлза Вудворта?
Я торопливо киваю.
- Тогда пойдемте в мой кабинет…
- Нет-нет, говорите прямо здесь, - я беспорядочно машу руками. – Они… Мы все вместе, да.
- У мистера Вудворта серьезные проблемы с сердечной мышцей, - доктор скрещивает руки на груди. – Мы провели пока общее обследование, но сосуды ослаблены…. Ему категорически противопоказаны чрезмерные физические нагрузки. И никакого алкоголя. Сердце может не выдержать… В течении сегодняшнего дня я еще сообщу вам о дальнейшем комплексе лечения.
- Можно его увидеть?
- Позже, - говорит доктор и уходит.
Алан и Рамон остаются стоять посреди коридора, когда я снова сажусь на диван, наклоняю голову к коленям и запускаю пальцы в волосы.
А дальше время на удивление пролетает чудовищно быстро. Сначала мне приходится звонить на работу и плести что-то про плохое самочувствие. Потом я собираюсь с силами звонить родителям. Я не знаю, как сказать им. Я вообще сомневаюсь, стоит ли, но убеждаю себя, что это трусость и слабость – не сказать.
Они приезжают в больницу к десяти утра. Мама плачет, переспрашивает по нескольку раз, что сказал доктор, говорит, что всегда знала, что эта музыка не принесет Майлзу ничего хорошего, и я чувствую себя дерьмом.
Я всегда ощущала ответственность за него. И всегда буду, наверно. Возможно, три минуты – это очень весомая разница. Я знаю, что это я виновата. Я виновата в том, что случилось. Вчера вечером я думала только о своей заднице. Я совсем забыла о своем брате. Я думаю, что была виновата еще значительно раньше – когда дарила ему этот чертов «фендер», вместо того, чтобы сказать «очнись, братишка и готовься к колледжу».
Я понимаю, что это неправильно. Что этот путь Майлз выбрал сам. И нельзя дышать за другого человека. Даже если мы одно целое – нас все равно двое. И чувство вины стоит комом в горле.
Я сижу, привалившись к плечу папы, стараясь отключиться от звуков сирен снаружи здания, от причитаний мамы. Рамон постоянно выходит курить. Алан бесконечно звонит кому-то по телефону.
Около полудня к нам снова выходит доктор Ленберг. Он зовет меня и говорит, что проводит палату. Все вскакивают следом, но доктор говорит: «Ему необходим сейчас полный покой. Я могу позволить только одно посещение – он хотел видеть сестру».
Я сталкиваюсь взглядом с Рамоном. Он идет с нами до дверей в палату.
- Буквально пару минут, - предупреждает меня доктор, прежде чем я захожу внутрь.
Майлз лежит на белоснежной больничной кровати, из тех, что всегда больше напоминали мне носилки из морга. К нему подключен пучок каких-то проводов, и вся эта электроника мерно попискивает.
Я сглатываю и подхожу ближе.
- Терри… - тихо говорит он, едва разлепляя губы. Я вижу, что он очень ослаблен. Его кожа непривычно бледная и синяки под глазами темнее и больше, чем обычно.
Я не знаю, что можно сказать в такой ситуации. «Как ты?», «Как это произошло?»… ?
Я знаю, что это совершенно не то, что я должна говорить сейчас.
Я просто сажусь рядом и беру его руку в свои ладони.
- Все хотел спросить – Рамон на тебя запал? – хрипло говорит брат.
- С чего ты взял? – удивляюсь я.
- Да вы все время вместе…
Я отвожу взгляд, делаю вдох поглубже и снова смотрю на Майлза.
- Рамон любит тебя, - решаюсь сказать я.
Майлз слабо усмехается, не разлепляя губ.
- Так и знал, что он гребаный педик…
И мы оба пытаемся улыбнуться. Я слегка сжимаю свои пальцы, проводя подушечкой большого по обветренной коже тыльной стороны ладони брата.
- Это конец, да? – спрашивает Майлз, поворачивая голову на бок. Его челка зачесана назад, и открытый лоб придает лицу совсем болезненный вид.
- Почему? Ты будешь жить, – я почти шепчу это: на голос не хватает сил.
- А выступать?
Я поджимаю губы и сдерживаю слезы как могу. Я очень хочу сказать, что это не главное в его жизни. Но я не могу врать ему. Поэтому я молчу.
- Все будет хорошо, Майлз… - я наклоняюсь, чтобы поцеловать его в щеку и глажу по голове.
В палату заходит доктор и просит меня покинуть Майлза. В коридоре он снова собирает нас вместе, я хлюпаю носом и вытираю уголки глаз.
Доктор Ленберг говорит, что анализы оказались не так плохи, но пару дней Майлз еще должен пробыть в больнице. Он пройдет несколько профилактических и укрепляющих процедур.
- А потом, - продолжает доктор, - я бы рекомендовал ему отдых. Где-то, где он сможет быть в полном покое. В таком состоянии для пациентов, это гораздо полезнее, чем больничные стены. Что, впрочем, не исключает, что каждый месяц ему необходимо посещать кардиолога. Желательно так же обследование в клинике примерно каждые полгода… Завтра вы сможете его посетить после трех, - прощается с нами доктор, а мы остаемся стоять и переваривать все услышанное. Все смотрят на меня, а я смотрю в пол.
- О чем ты поговорила с Майлзом? Как он? – требовательно спрашивает мама. Даже в такой момент она не может оставить этот тон.
- В порядке, - говорю я. – Он держится…
- Эстер, - говорит папа. – Ты должна поехать с Майлзом. На этот отдых… Ты должна быть с ним…
- Куда поехать?
- В Пензанс. На ферму. Я думаю, это лучшее место.
- Но… - я чувствую себя совершенно потерянной. – Я не могу… - слабо возражаю я. – Я веду проект…
- Эстер, ты должна, - мягко, но уверенно говорит папа. – Майлз любит тебя больше всех на этом свете. Ты должна быть с ним.
- Но…
В моей голове все путается, и я понимаю, что категорически не умею принимать решения.
- Эсти, пойдем, попьем кофе, - зовет меня Рамон.
Мы покупаем по стаканчику, а потом выходим во внутренний двор. Рамон закуривает, я отказываюсь, я чувствую, что меня все еще мутит.
Я даже не успеваю среагировать, когда Рамон резко прижимает меня к стене, упираясь рукой в шершавые кирпичи. От неожиданности я роняю кофе.
- Если ты не поедешь с ним, сука, я убью тебя, - глухо говорит Рамон. Он смотрит мне прямо в глаза и его лицо совсем близко. По его жесткому взгляду я понимаю, что он не шутит.
- Я просто нахрен тебя убью, ясно? - твердит он. – Эта сраная больничка не спасет его, - Рамон глубоко затягивается. – Не смей бросать его сейчас… А еще знаешь… если ты не поедешь с ним, тебе самой захочется сдохнуть, - понижая голос говорит Рамон, убирает руку и прислоняется спиной к стене.
Я запрокидываю голову и закрываю глаза. А потом резко складываюсь, будто получила удар в живот, и меня рвет. Я зажимаю рот рукой, и вся ладонь оказывается в мерзкой желтоватой клейкой желчи. Собственно, позавтракать я не успела, и желудку не с чем расставаться.
Рамон настороженно смотрит на меня, тут же выбрасывает сигарету и достает из кармана платок. Самый настоящий старомодный хлопчатобумажный платок.
- Что с тобой? – спрашивает он, придерживая меня за плечо.
Я мотаю головой и пытаюсь стереть слюни с подбородка.
Рамон отстраняет мои руки и вытирает мне рот своим платком. А потом, чуть смущаясь, отдает его мне совсем.
- На, держи…ладони вытри…
- Спасибо, Рамон, - глухо говорю.
Он протягивает мне свой стаканчик с кофе.
- Вот еще… если не брезгуешь… рот прополоскай… - Рамон переминается с ноги на ногу. Я чувствую, что ему неловко проявлять заботу обо мне, после того, как мы в очередной раз ссорились.
Я послушно набираю капучино в рот, а потом сплевываю в урну. Рамон так и стоит, прислонившись к стене, и выпускает дым от новой сигареты в низкое мрачное небо.
- Ты бы знала, как сложно тебя ненавидеть… Ты так похожа на него…
Я смотрю на него пару вдохов, а потом разворачиваюсь, чтобы идти обратно в корпус. Сделав шаг, я останавливаюсь.
- Я постираю и отдам тебе, - я киваю на платок. – Пойду, позвоню на работу, - кривя губы в нервной попытке улыбнуться, говорю я.
На этаже я захожу в туалет, умываюсь ледяной водой пару раз, а потом смотрю в зеркало и думаю, в каких словах сказать Адамсу, что я увольняюсь. Это же твой звездный шанс, Эстер. Сколько раз ты представляла это за последние пару недель? Как хотела однажды сказать все, что ты думаешь об этом надменном ублюдке и его гнилом агентстве.
В момент исполнения некоторых желаний, остро хочется забрать приз деньгами. Ну или хотя бы тостером. Я понимаю, что моя новая жизнь наступает именно в тот момент, когда больше всего хотелось зацепиться за старую.

upd16.

~17~
«С первых полос прессы не сходят сообщения о дальнейшей судьбе группы «Ленивая Грета», чей блистательный европейский тур завершился на печальной ноте, повергшей в шок всех поклонников. Фронтмэн Майлз Вудворт был госпитализирован в кардиологическое отделение одной из клиник Лондона. Сегодня на пресс-конференции менеджер коллектива Алан Милнер заявил, что группа уходит в бессрочный отпуск. Напомню, NME назвал «Ленивую Грету» открытием года, а их дебютный и пока единственный альбом «Римские дороги в Марокко» стал платиновым в Великобритании, Франции и Германии. «Би-би-си четыре» желает тебе выздоровления, Майлз!» - ведущий улыбается так, будто рекламирует зубную пасту, и его лицо сменяется на экране каким-то клипом.
- Блядь, я же говорил тебе, что лучше было сходить на них, а не на «Подсадных детективов»!
Под экраном телевизора, висящего у палатки, где арабы продают хот-доги и сэндвичи стоят два подростка. Они одеты в почти одинаковые узкие брюки, худи и кеды. Уши обоих заткнуты наушниками ай-подов. И даже колу они отпивают одновременно. Я думаю, возможно, они тоже двойняшки, но их лиц не видно из-под челок и козырьков вязанных кепок.
- Ну я же не знал, что этот Вудворд сторчится так быстро! – возмущается второй, процеживая колу через трубочку.
Они смотрят на экран еще какое-то время молча. Потом один из них произносит: «Все-таки Кэти Пэрри – тупая пизда», и они уходят на платформу.
Майлз Вудворд стоял все это время в двух шагах от них. Капюшон толстовки закрывает верхнюю половину его лица, а шарф нижнюю. На нем кожаная куртка и свободные джинсы. Он стоял за их спинами и смотрел сюжет о себе. О своей прошлой жизни. О мечтах, которые сбываются и тут же покидают тебя.
Я стою в очереди за хот-догами и смотрю на своего брата. Я думаю, что даже если он снимет капюшон – никто его не узнает. Он выглядит хреново. Слишком хреново, даже для рок-звезды.
- Держи, - говорю я, подходя к нему и протягивая хот-дог. – У нас пятая платформа, пойдем.
Поезд уже стоит, мы заходим в вагон и занимаем свои места. Я думала поехать на машине, но поняла, что просто не выдержу дорогу. Я чувствую чудовищную усталость. Я никогда не думала, что буду рыдать, когда уйду с работы, но именно этим я и занималась всю ночь. Мне вдруг начало казаться, что все эти три года я просто недооценивала, в каком крутом месте я работаю, что я недоиспользовала все свои возможности, я не проявила до конца свои способности. И вообще я полное дерьмо с не сложившейся жизнью. Адамс сказал, что я всегда могу вернуться. Дуглас… уже вечером, когда я уходила, сказал, что будет ждать меня.
Свой проект я передала ему. Это было моим условием, которое я поставила Адамсу. Я просто думаю, что Дуг заслужил уже, наконец, признания. Хоть какого-то. И он единственный, кому я доверяла в этой конторе.
У меня чудовищно плохое настроение сейчас. Да и у Майлза тоже. Мы почти не разговариваем и выглядим очень равнодушными. Мы выглядим, как люди, которым уже ничего не интересно.
Мое место в поезде – у окна. Я сразу приваливаюсь к стеклу, достаю из сумки книгу и утыкаюсь в нее. Где-то до Эксетера мы едем молча. Вагон полупустой. Дневными поездами мало кто пользуется.
Потом Майлз говорит: «Ты снова злишься на меня, да?»
Я только тяжело вздыхаю и продолжаю читать книгу.
- Мы надоедаем тем, кого любим. В этом проблема. А уж как нам надоедают те, кто любит нас… Когда хочешь с кем-то разделить свою жизнь…это, наверно, начало конца. Первый шаг в никуда. Ты злишься, я знаю. И за то, что родительское снисхождение достается мне. Любовь тебе, но любовь ведь жестокая штука, да? Снисхождение – честней. И за то, что я ломаю твои планы… Да я ведь тоже в дерьме, Терри… Может так оно и надо.
- Заткнись, а? – не выдерживаю я, и пересаживаюсь на свободное место через проход. На этот раз тяжело вздыхает Майлз, и до Пензанса мы снова не роняем ни слова.
В Пензансе я беру напрокат машину, и мы едем к ферме. Уже смеркается, и до места мы добираемся, когда вокруг уже кромешная тьма.
Мы оставляем сумки в гостиной. Майлз достает из платяного шкафа в кладовке постельное белье для нас.
- Надо включить отопление, - говорю я.
- Я завтра разберусь, - говорит Майлз.
- Может, лучше вызвать мастера?
- Я разберусь, - сухо отвечает мне Майлз.
- Спокойно ночи, - говорю я.
Я ложусь в постель, не снимая свитера и носков. И все равно довольно зябко. Я закутываюсь в одеяло и проваливаюсь в сон практически сразу.
Утром я просыпаюсь по привычке рано, но Майлз уже не спит. Он сидит в одной майке на перилах террасы и смотрит в поле. Я стою, какое-то время, глядя на него через окно, а потом иду в ванную. С удивлением, я обнаруживаю, что бойлер уже подключен.
Собравшись, я выхожу на террасу.
- Оденься, холодно… - негромко говорю я.
- Это же юг! Тут не бывает холодно, - усмехается брат, не оборачиваясь на меня.
- Я съезжу в город за продуктами, - продолжаю я после паузы. – Я могу быть уверена, что мне не придется волноваться за тебя?
- Нет, - спокойно отвечает Майлз, и это сбивает меня с толку. – Ты ведь просто не умеешь не волноваться за меня.
Я машинально запахиваю кофту и глубоко вздыхаю, опуская глаза.
- Я постараюсь не задерживаться, - бубню я себе под нос и спускаюсь по ступеням к гаражу.
Шоссе пустынно, я добираюсь очень быстро – до Пензанса меньше десяти миль. Пока я еду начинается небольшой дождь, но когда я оказываюсь в городе, он прекращается. Я довольно быстро разбираюсь с покупками и теперь глазею в витрину книжной лавки, доедая мороженое. Я слышу, как кто-то окликает мое имя, но думаю, что мне послышалось.
- Эстер! – снова доносится до меня, уже где-то совсем рядом. Я оборачиваюсь и вижу Артура Гиллана, хорошего друга дяди. Мы всегда звали его просто Артур – он знает нас с Майлзом с самого детства. В молодости он служил на флоте, и вообще увлекался морской историей. Когда он приходил к нам в гости, мы с Майлзом обожали слушать его истории про пиратов. В хорошую погоду он и дядя, бывало, брали нас – меня, Майлза и Марка, сына Артура, с собой в море, покататься на яхточке. Мы втроем практически визжали от восторга.
- Эстер, - говорит он еще раз и обнимает меня. Я улыбаюсь и тоже обнимаю его.
- Артур, здравствуйте!
- Сколько я тебя не видел? Года два?
- Да. С похорон дяди… - говорю я, и мы оба неловко замолкаем на какое-то время.
- Какими судьбами здесь?
- Приехала на ферму, в Сеннен, - я махаю рукой на припаркованную машину. – Отдохнуть.
- Вот и правильно, а то пустует дом, а как здесь хорошо! – с энтузиазмом говорит Артур, и вокруг его глаз залегают лучики от улыбки. – Я читал про Майлза… - добавляет он после паузы, понизив голос. – Как он?
- Врачи говорят, что поправится…
Артур кивает и кладет мне руку на плечо, слегка сжимая ладонь.
- Так и будет.
- А как вы? – спрашиваю я, желая сменить тему. – Еще держите бар в Сент-Джасте?
- Конечно! Мне сын с ним помогает, он живет там постоянно. А мы вот с женой зимы проводим в Пензансе. Если честно, я думал, что после колледжа Марк осядет в Плимуте, или переберется в Лондон, но он решил вернуться. Говорит, что принадлежит этим местам… - Артур улыбается с легкой грустью.
- Здорово, что он знает это наверняка… - добавляю я, вздохнув.
- Эстер, может, зайдешь к нам в гости? – предлагает Артур.
Я думаю, что это хорошая идея. Это отвлекло бы меня от моей хандры и мрачного настроения. Но я думаю, что там, на ферме, меня ждет Майлз. Что я обещала ему вернуться скоро.
В итоге, Артур оставляет мне адрес, и мы договариваемся, что я заеду к ним завтра. Я думаю, что эта идея даже лучше, потому что у меня есть и второй повод вернуться в город. Если не сказать – необходимость.

запись создана: 12.12.2009 в 04:10

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama

---

THERE’S NO DEATH IN SOUTH-WEST

Status: in process

upd1.

Мне хочется схватить тебя за шкирку, трясти изо всех сил и орать: «Что ты, мать твою, творишь!?»
Или дать по губам и поставить в угол. Только хреновая из меня всегда была старшая сестра. Возможно, три минуты – это недостаточная разница в возрасте.
В конце концов, теперь я могу смело брать вину на себя. Ведь это я подарила тебе красный «фендер» на семнадцатилетие. Я копила на эту штуковину год, работая после школы в закусочной в Холборне. Целый год пять дней в неделю готовить сэндвичи – свихнуться можно. Когда на первом курсе я читала Данте, я точно знала, что с картиной Ада чувак промахнулся. Я просто знала, как тебе хотелось заполучить эту гитару, а родители наотрез отказались покупать ее. Я просто думала, что она принесет тебе счастье. Если честно, я до сих пор не могу понять, ошибалась я или нет.
Сейчас нам по двадцать пять. Я торчу в пробке в центре Лондона, пью кофе из Старбакса, а по радио снова крутят твою песню. Ты в Берлине, где у тебя сегодня концерт, куришь и наверняка пьян.
Последнее время мне даже почти не стыдно в душе, когда очередной заказчик, которому я привожу макет на утверждение, спрашивает у меня, не родственница ли я того самого Вудворда, и мне хочется сказать – нет. Последнее время, собственно, именно так я и говорю.
Ты до сих пор звонишь мне постоянно и зачитываешь новые стихи. Ты никогда не называл их текстами песен. Ты звонишь в любое время, не разбирая дня и ночи. А вместо того, чтобы отключать телефон к черту или заблокировать твой номер, я только чертыхаюсь, поднимаюсь с постели, стараясь не разбудить Шона, хватаю сотовый и плетусь на кухню. И выслушиваю твою очередную бессонную ночь, которую ты законспектировал на коробках из-под пиццы. Мне хочется сказать тебе, что, когда тебе было двадцать, твои стихи были куда лучше. Но потом я осекаюсь и думаю: возможно, лучше была я.
Если честно, я тебя ненавижу, братец. И мне за тебя чертовски страшно.

~1~
Я не люблю оставаться одна. В такие моменты мне кажется, что вообще все исчезли. А у меня и так явный перебор чувства одиночества. У меня даже нет кота. Поэтому я не выношу, командировки Шона. А уезжает он частенько. В Лидс, Шеффилд, Кембридж, Ковентри – все эти городишки, которые занудны и старомодны, как английская литература.
Шон уезжает на пару дней, а я не могу спать толком. Я слоняюсь по квартире почти до рассвета, читаю Уэлша, слушаю музыку с Last.fm, не запоминая названий групп, а потом до вечера живу на кофе, из-за чего, разумеется, не сплю еще одну ночь.
Когда Шон возвращается, мой режим ни к черту. Шон злится на мою безответственность, я раздражаюсь из-за недосыпаний, ничего не успеваю и доделываю проекты ночами.
- Три часа уже, может, ты приляжешь? – Шон стоит на пороге кабинета в мятой футболке, босиком и устало протирает глаза.
- Я не могу, - сдержанно отвечаю я, не отрываясь от экрана.
- Все будет хорошо… - тихо говорит он после паузы.
И тут я обычно не выдерживаю.
- Твою мать, Шон, если ты скажешь мне, что все будет хорошо – это не поможет закончить мне чертеж к утру, я не стану супергероем, если ты скажешь мне, что у меня все получится, потому что нихрена у меня не получается в данную минуту. И если ты скажешь мне: «я тебя люблю», я не почувствую себя счастливей, потому что у меня мигрень, не сходятся масштабы и я не высыпаюсь уже неделю! Очень сложно быть счастливой в таких условиях!
Я запинаюсь, я не хочу обижать Шона, но, черт возьми, он не вовремя, как обычно. Такое чувство, что вовремя рядом со мной всегда оказывается только бутылка виски. Не так уж скверно, честно говоря.
- Я пойду спать, - все тем же спокойным голосом отвечает Шон, с минуту поглазев на меня непонимающим взглядом.
- Шон… извини, - тихо зову я.
- Да все в порядке, - не оборачиваясь, он махает рукой. – И да. Езжай на работу автобусом. Не хочу, чтобы ты заснула за рулем, - его растрепанная голова снова показывается из-за двери.
Я улыбаюсь, вздыхая.
В такие минуты, если честно, мне хочется, чтобы он уехал в свой Лидс на полгода. Но когда он уедет на очередные несколько дней, мне будет очень тоскливо. Потому что когда Шона нет рядом, мне приходится разговаривать с собой. А это всегда заканчивается так себе. Иногда мне кажется, что Шон нужен в моей жизни исключительно для контроля потребляемых мной сигарет и алкоголя, и вот тогда я чувствую, что мне страшно потерять его. Потому что, когда Шона нет рядом, мне хочется позвонить брату и проорать в трубку: «Я больше не могу так, Майлз!»

~2~
Я не общаюсь с дружками брата ровно с того момента, как он загремел в больницу с переломом ноги полгода назад и никто не навестил его. Майлз поскользнулся на лестнице, как сказал мне Алан по телефону, сообщая адрес.
Когда я примчалась в госпиталь в Челси, Алана там уже не было. На его плечах еще несколько таких же бестолковых групп и тратить все время на кого-то одного ему некогда. В отличие от большинства, Алан даже на себя время не тратит. Так что я не держу на него зла.
В холле меня встретил Рамон, басист из группы Майлза. Самый неприметный участник, на мой взгляд. Скромный парень в разношенных джинсах и вечной клетчатой рубашке - я так и не понимала – она у него одна или это куча одинаковых.
На вечеринках, а тогда я еще ходила на них, он отсиживался в уголке и тянул один стакан эля всю ночь. Я смотрела на него и думала, что костюм клерка пошел бы ему куда больше, чем рок-н-ролл. Мы с ним и не были особо дружны до того чертового дня. Майлз выглядел неважно, но пытался шутить. Доктор сказал, что уже через месяц он будет бегать как марафонец.
Потом мы с Рамоном плелись по тихой пустынной улочке до Кингс Роуд пешком и молчали.
- Тебя подбросить? – спросила я. Вечером было не проехать, поэтому пришлось оставить машину у домов на той стороне улицы.
Рамон промолчал, будто не знал, что сказать. Или не решался.
- Слушай, Эста… Денек не из легких, да? – он смущенно усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу. – Может, заглянем в бар, пропустим чего-нибудь?
Я только нахмурилась. Слышать от Рамона приглашение в бар – это все равно, что увидеть еврея в майке «Холокост».
- Ну… ладно, - кивнула я.
Мы доехали до Пикадилли, снова не проронив ни слова. Я вообще не знала, о чем мы с Рамоном можем поговорить. Я даже ничего не сказала, когда он выключил магнитолу, едва ди-джей объявил их группу, и заиграла песня «Смерть приходит по утрам».
В баре я заказала кофе, а Рамон виски. И вот в тот момент вечер разонравился мне окончательно.
- Знаешь, что с Майлзом? – спросил Рамон, закуривая.
- В смысле? Он сломал ногу…
- Да, но как?
Я пожала плечами.
- Алан дал ему в морду, а Майлз неудачно упал… Он был под кайфом.
- Под кайфом?
- И это была не травка. Кокаин.
Я смогла только усмехнуться, словно небылицу услышала.
- Рамон, я что, снимаюсь в кино у Бойла? – я всплеснула руками, едва не сшибив чашку кофе со стола.
- Майлз подсел на наркотики, - повторил Рамон так, словно прогноз погоды мне на завтра сообщил. – Алан кучу денег отвалил больнице, чтобы те не привлекали полицию.
- Долбанное дерьмо.
Рамон допил виски.
- Я раньше его таким не видел… Пьяным да, но…- Рамон затянулся и раздавил истлевшую до фильтра сигарету в пепельнице. – Я подумал, Эстер, ты же… можешь поговорить с ним…
- Поговорить? Рамон, что ты несешь! Я не умею лечить наркозависимость божьим словом. Я знаю Майлза, сейчас ему повезло, а следующий раз он непременно вляпается в дерьмо с полицией. Так что пусть Алан кладет его в лечебницу и врет «Сану» про воспаление лёгких.
- И это все, что ты можешь сказать? – сухо заметил Рамон.
- А что еще? Я должна зайтись в истерике, плакать и заламывать руки? Знаешь, Майлз сильно изменился. Он не тот, каким я его помню. Просто я дерьмо за версту чую. А дерьмо надо убирать сразу, потому что пока ты будешь огорчаться «вот черт, у меня тут дерьмо!» оно будет вонять.
Я достала из сумки пять фунтов и положила на стол.
- Я позвоню Алану завтра. Счастливо, Рамон.
- Да я не прошу тебя говорить с ним о наркотиках! – резко сказал он и обернулся ко мне.
Я остановилась на полушаге, скрестив руки на груди.
- Ты знаешь, что у него в бумажнике твоя фотография? Ты знаешь, что гребаную песню «У Бога нет дома» он посвятил тебе, только сказать все не решался, думал тебе не понравится. Ты же хорошая девочка, Эстер, гордость родителей, а он вроде как темное пятно, да? И вам вроде как все равно, есть он или нет.
- Это не так, Рамон.
- Да все так и ты это знаешь, - раздраженно перебил он. – Ваш отец снова поздравил его с днем рождения не пятого, а шестого февраля… Хотя поздравить тебя пятого у него времени ведь хватает? Ты считаешь, что Майлз занимается глупостями, что он как ребенок, все не вырастет из песочницы, а в музыке он может выговорится.
- А где же его чертовы друзья, а? Где они были сегодня? В конце концов, ты, Рамон, кажется, знаешь о нем уже больше моего, так, где же твоя поддержка?
- У него нет друзей. И я не могу заменить ему тех, кого он любит, даже при условии, что я люблю его! – дрогнувшим голосом выпалил Рамон, тут же поджав губы и опустив глаза.
- Знаешь, - я вздохнула, выдержав паузу, и выставила ладони вперед. – С меня хватит новостей на сегодня. Если хочешь, могу все-таки подвезти тебя…
- Я поймаю такси, - Рамон зачесал пальцами челку назад и снова закурил.
- Тогда пока.
Самое смешное, что с кокаином все в итоге оказалось не так страшно. Я орала на Алана, Алан орал на Майлза, Майлз послал нас к черту. Ему хватило двух доз и одного утра в заблеванном туалете, чтобы понять, что лучше виски, по-прежнему, ничего не придумали.
Когда я послушала песню «У Бога нет дома», я хохотала как ненормальная. Она была о закусочной.
И только, когда я узнала, что Рамону прописали антидепрессанты, мне было совсем не смешно. Я отправила ему сообщение: «Таблетки не вылечат нелюбовь того, кого любишь ты». Так мы стали друзьями.

upd2.

~3~
- Ты видел? Нет, ты видел? – я беспорядочно машу руками, пытаясь прикурить, и облокачиваюсь на стену. – Он выдал мой проект за свой, внеся в него какие-то две идиотские поправки!
Я стискиваю зубы так, что боюсь перекусить сигарету, но это единственный шанс не разрыдаться прямо сейчас.
- Я месяц, месяц разрабатывала дизайн, чтобы потом этот…
- Эстер, не психуй, - перебивает меня Дуглас, прежде чем я разражусь нецензурной тирадой в адрес нашего шефа. – Ты же знаешь, ему просто необходимо потрясти яйцами. Потом он еще рассыплется тебе в благодарностях и повысит зарплату.
- Но, - я делаю глубокий вдох, чувствуя, как к горлу снова подступил комок. – Но он выставил меня идиоткой в глазах ребят из головного офиса! Дуг, я выглядела как второкурсница архитектурного колледжа, сдающая чертеж без привязок!
Дуглас выпускает дым в потолок и пожимает плечами.
- Какая разница – макет их устроил…
- И они в полной уверенности, что это заслуга Адамса! – я почти ору и резко развожу руками, едва не туша сигарету о стену. – Я так давно мечтала заняться интерьером нежилых помещений, меня тошнит от этих квартир уже. И, черт возьми, мне выпадает шанс, Дуг, ты же понимаешь, что кинотеатр в Байсватере – это… это… - я только бессильно затягиваюсь еще раз.
- Ты что, думаешь, у тебя заберут проект? – Дуглас усмехается. – Адамс не станет с этим возиться, хоть это будет заказ Королевы! Эсти, блядь, ты третий год в этой конторе и все еще не привыкнешь! Адамс горазд только пыль в глаза пускать, а дойдет до дела – его и след простыл. Так что хватит тут слёзы глотать, принцесса. Скоро о тебе напишет «Архитектурный журнал», - Дуглас пижонски прищуривается и двумя пальцами запускает окурок в урну. – Пошли пообедаем, а? Мне кажется, Адамс энергетический вампир, чувствую такую слабость, - Дуглас корчит рожицы. – И голод. Слона бы съел! А ты, ну-ка, - он, шутя, прикладывает мне руку к животу. – Килограмма два ушло, прям чую!
- Дуглас, - смеясь, протестую я, изворачиваясь, и выбрасываю свой окурок тоже.
- Ну вот, ты уже улыбнулась, другое дело! А Адамс точно вампир, говорю тебе. Джереми аж засыпает от упадка сил на каждом совещании!
Я хохочу, мы выходим из офиса и идем в Сайнсберис за этой якобы натуральной домашней едой в пластиковых коробках, чтобы потом съесть ее, гуляя в округе. В Лондоне все едят на ходу. Ума не приложу, на чем еще зарабатывают все эти кафе. Наверно, на туристах.
Я беру спагетти с острым соусом и сэндвич с тунцом и кукурузой, а Дуг овощной салат с куриными крылышками. Потом мы покупаем два ванильных кофе в Старбаксе на Оксфорд стрит и идем на площадь Сохо. Площадь – звучит гордо. На самом деле – островок покоя на Вест Энде. Маленький закуток с расходящимися от него тесными улочками, где можно сесть и заметить, что, оказывается, сегодня в Лондоне солнечно.
- На самом деле, у тебя классный проект, - говорит Дуглас, подцепляя помидоры на вилку.
- Правда?
- Абсолютно. Я в восторге. Когда его запускают?
- Планируют через месяц. Там еще идут строительные работы… Ты знаешь наших застройщиков – сначала это месяц, потом квартал, а потом помещение уже переходит сразу к твоим внукам, - жестикулируя, объясняю я, и Дуглас смеется, смущенно булькнув в кофе через трубочку. Я улыбаюсь, доедая спагетти, и вытираю губы салфеткой.
- Неловкое молчание, да? – я сжимаю губы в усмешке.
- Прекрати, - Дуглас легонько пихает меня в бок. – Ты знаешь, что я полный профан в кино, и все эти цитаты – это не мой конёк…
- Нет, - хитро улыбаюсь я, - скажи.
- Слушай, я засыпаю даже на Адаме Сэндлере…
- Это нормальная реакция, - подмигиваю я, опуская пластиковую коробку в урну и принимаясь за сэндвич.
- Ну…мммм… - Дуглас задирает голову, будто там сейчас будет всплывающая подсказка и, пользуясь его невниманием, я выхватываю у него из рук его стакан с кофе.
- Эй! – возмущается он.
- Скажи, - не унимаюсь я.
- Минутку. Я сейчас напишу на твиттер: «очаровательная архитекторша-истеричка терроризирует меня в обеденный перерыв цитатами из «Криминального чтива». Здесь меньше сто сорока знаков? Или подожди, у Тарантино есть твиттер? Я спрошу у него, что там еще за фразочки были…
- На твиттере нет комментариев, - я доцеживаю свой кофе и возвращаю Дугласу его стакан.
- Подстава, - притворно расстраивается он. – Ого, смотри-ка, - он задирает манжет, чтобы проверить время. – Пора идти обратно… Мистер Адамс, взгляните, пожалуйста… - передразнивает Дуглас, поднимаясь со скамейки.
Я все еще сижу, облизывая сливки с трубочки.
- Эй, Эста, догоняй, - Дуглас оборачивается ко мне.
- Ты сказал это! – я едва не подпрыгиваю. – Ты сказал! – ору я и тыкаю в него пальцем.
- Что? – он непонимающе смотрит и разводит руками.
- Оооо, - страдальчески вздыхаю я, бросая стакан в урну. – Пересмотри «Криминальное чтиво» дома! – я хлопаю его по спине, и мы возвращаемся в офис.

upd3.

~4~
В 14 лет собственные рисунки казались мне гениальными. А пару лет назад наткнувшись на них, когда я переезжала из квартиры в наш с Шоном дом, я подумала: «Как из этой ерунды я доросла до отличницы архитектурного факультета и уважаемого работника одной из лучших дизайн-студии Лондона?».
В 25 мои рисунки гораздо качественней и талантливей. Только мне они нравятся куда меньше, чем в 14.
Я рада, что Дуг – мой приятель. У нас обычно все косо друг на друга смотрят. Вроде мы команда, а каждый сам по себе. И когда запускаешься с новым проектом – недобрые взгляды – это все, что обеспечивает тебе тыл.
Дуг шутит или болтает со мной о всякой всячине, вроде малоизвестных футбольных команд или статьях из London Paper, и я отвлекаюсь от гнетущих мыслей. Даже домой возвращаюсь в хорошем настроении. В конце концов, Шон тоже устает на работе, и я не могу вываливать на него собственные стрессы. Так что я стараюсь, как могу, оставлять все неприятности там, где я их нашла.
По дороге домой я забегаю в «Теско» купить молока, овощей, пончиков по фунту за три штуки, если еще остались и, чаще всего, вина. Две маленькие бутылочки – мне и Шону. Мы ужинаем, а потом выпиваем их, валяясь у телевизора. С недавних пор такие тихие вечера кажутся мне не безнадежностью, а убежищем.
Уже поздний вечер, я и Шон лежим в постели, обнявшись. Я почти дремлю и слегка улыбаюсь, чувствуя его губы на своем виске. В доме так тихо и спокойно, что я вздрагиваю, когда начинает звонить мой телефон.
- О, Боже, - сквозь зубы недовольно шипит Шон.
Я устало вздыхаю.
- Нет, не бери, - Шон обнимает меня крепче. – Пусть катятся к черту!
Мне и самой неохота вставать, но телефон все не унимается, и я начинаю волноваться, мало ли что могло случиться.
- Шон, пусти, - сопротивляюсь я.
- Нет, - хитро улыбается он и не думает ослабить объятия. – Только если за выкуп. Один…нет, два поцелуя.
- Наглец, - усмехаюсь я, все-таки целуя его, и выбираюсь из-под одеяла. В комнате значительно прохладней, я сутулю плечи, скачу на цыпочках и по звуку пытаюсь понять, куда я на сей раз засунула этот долбанный мобильник.
- Накинь что-нибудь и прекрати меня смущать, - иронизирует Шон.
Я, наконец, достаю телефон из-под журнала, показываю Шону язык и выхожу в другую комнату.
- Да.
- Привет, душа моя.
- Майлз? О боже, - я прикладываю ладонь ко лбу. – Привет.
- Сестренка, мне надо увидеть тебя.
Его голос звучит как-то непривычно спокойно. Будто он мне это по бумажке зачитывает.
- Ты уже вернулся в Лондон? – уточняю я, на всякий случай.
- Да. И мне надо с тобой повидаться, - повторяет брат.
- Да что случилось? Ты можешь нормально сказать? – злюсь я.
- В океане рыбки спят – тебя во сне видеть хотят, - отвечает Майлз.
Его вечная манера – вставлять в речь поговорки, фразы из книг, переиначивать строчки чужих песен. Все вперемежку. Иногда мне кажется, он, словно специально стремится чужими словами говорить. Будто бережет свои собственные для чего-то… Отчасти, я от него нахваталась и теперь мучаю этим Дуга в обеденный перерыв.
- Рыбки неубедительны? Ну… Раз, два, три
Что за драка, посмотри.
И не спрашивай меня, мне плевать
Мы едем воевать
Пять, шесть, семь,
Отвори ворота все
Для чего – не время знать
Пришло время умирать.
- Это что? – настороженно спрашиваю я. – Текст твоей новой песни?
- Это детская считалочка, - отвечает Майлз, и я чувствую, как он улыбается, я слышу едва уловимое дыхание от усмешки.
Впервые за время нашего разговора он проявил хоть какие-то эмоции.
- На углу Гайд-Парка, ладно? – говорит он, словно я уже выразила согласие. Впрочем, он знает это и без слов. И я знаю. Три минуты – слишком несущественная разница, чтобы успеть забыть, что у тебя было второе сердце.
- Через час, - отвечаю я ему.
- Люблю тебя и обещай, что предупредишь, когда Шон захочет меня убить? – смеется Майлз и мне становится немного легче.

upd4.

~5~
Нам с Майлзом было лет тринадцать, кажется, в тот год мы отдыхали на ферме у дяди недалеко от Пензанса. Полная глушь, где один дом на несколько миль и бесконечные поля вокруг. Раз в час проезжал автобус – мы садились на него и уезжали на побережье.
А там сидели на скалах и курили втихаря одну на двоих украденную сигарету. Сидели на нагретых солнцем камнях, в дранных джинсах и всматривались с темно-синюю гладь залива и маяк. Майлз спросил меня, как я себе представляю идеальную семью. То есть нашу семью. Чего бы мне хотелось. И тогда я ответила ему, если честно, первое, что в голову пришло. Я сказала: «Идеальная семья – это, когда мы сможем курить вместе с папой и болтать».
Майлз тогда ходил в музыкальную школу и был лучшим учеником в классе. Я тогда провалила аттестационный экзамен в художественной школе и вечно списывала у соседа по парте.
Из Майлза не вышел классический музыкант и сейчас он, наверно, сам не помнит, когда последний раз пил что-то безалкогольное. Из меня все-таки вышел дизайнер, и я до сих пор скрываю от родителей, что курю.
Я сижу на остановке у Гайд-парка и всматриваюсь в проезжающие машины, автобусы и кэбы. Я понятия не имею, на чём вздумает приехать брат. Он возникает внезапно из темноты, в коротком черном пальто и с цветастым платком, обмотанным вокруг шеи.
- Привет, - говорит он мне.
- Ну, теперь ты скажешь, что случилось? – нетерпеливо спрашиваю я.
Майлз крепко обнимает меня, и я теряюсь. Я вздыхаю и тоже кладу ладони ему на спину.
- Пойдем.
- Куда? Бары сейчас закроются…
- К черту, - Майлз приоткрывает полу пальто, и я вижу бутылку виски у него во внутреннем кармане.
Он берет меня за руку, и мы идем в парк. Там никого нет. Пока мы бредем по аллее, мимо проезжает патрульная машина. Мы сворачиваем в сторону пруда и садимся там на лавочке. Вода кажется совсем черной, в ней едва отражаются огни домов с той стороны.
Майлз молча достает бутылку и протягивает мне. Я пытаюсь отказаться, но он настаивает. Делать нечего – я вздыхаю, успев подумать, что сказать Шону, если нас задержит полиция, и делаю большой глоток.
Майлз отпивает после меня, поджимает ноги под лавку и смотрит куда-то вперед. Я вообще не понимаю, что происходит, но виски начинает убеждать меня, что мне это и не надо.
- Как Рамон? – спрашиваю я.
- Все жрет свои колеса. А еще и меня наркоманом обзывал…
- Майлз….будь с ним помягче, он все-таки твой друг… - тихо говорю я. Я так и не нашла сил рассказать Майлзу о нашем с Рамоном разговоре полгода назад.
Брат глотает виски и снова всовывает бутылку мне в руки.
- Мы будем напиваться? – уточняю я.
- Вроде того, - Майлз пожимает плечами. – Кто знает, где границы трезвости? Возможно, именно виски делает наш разум чистым как никогда и заставляет говорить правду.
- Майлз… Господи, ты можешь просто поговорить со мной? Нормально поговорить без … без всего этого? Я пытаюсь понять, что происходит в твоей жизни, но ты лишь запутываешь все еще больше…
Майлз снова глотает виски и поднимает воротник пальто, прикрываясь от внезапного порыва прохладного ветра.
- Терри… - говорит Майлз и замолкает.
Я вздрагиваю. Так зовет меня только брат. Дурацкая то ли кличка, то ли вариация от Эстер. Майлз вообще не любитель называть людей по имени, и если уж он обращается не по фамилии или не «эй, ты» - то… это много значит, в общем.
- Терри, может, ты приедешь на наш концерт в Манчестере? – просит Майлз, не глядя мне в глаза. – Ты уже год не приходила… Даже когда мы два вечера подряд выступали в «Астории»…
- Если бы я знала, что после этого ее закроют, непременно бы сходила, - пытаюсь пошутить я.
Майлз закуривает, протягивая пачку мне, но я отказываюсь, зато делаю еще глоток виски.
- Нет, серьезно, почему ты не ходишь на мои концерты?
Я вздыхаю, перед тем, как сказать что-то, но Майлз меня перебивает.
- И если хочешь соврать, то лучше скажи, что Шон тебе запрещает – в это я еще поверю…
- Майлз… Мне не шестнадцать лет, и… все эти вечеринки до утра, концерты, визжащие фанатки… я буду чувствовать себя неловко. Мне совершенно не нравятся все эти твои дружки… И, если честно, после того, как Том Чаплин пришел на афте-пати в блузке, как у меня, мое мнение о рок-н-ролле несколько пошатнулось, - я улыбаюсь.
- Концерт в Манчестере в следующую субботу, - сообщает мне Майлз, будто вовсе не слышал меня.
Я уже открываю рот, чтобы сказать брату, что мне не нравится эта идея, но в итоге молчу. Отпиваю виски и кладу голову ему на плечо.
- Когда я выхожу на сцену, знаешь… Меня охватывает дикий страх. Все эти мальчишки и девчонки с мокрыми от пота волосами и бешеными взглядами… Словно единый организм, похожий на гидру или еще какое чудовище, тянущее ко мне свои руки… Пять лет назад, ты помнишь, я напивался вдрызг от отчаяния, потому что на концерт приходило человек десять, да и те друзья… Сейчас я бы хотел сыграть концерт для одного человека… Но его нет.
Я чувствую, что ресницы становятся мокрыми. Мой телефон начинает звонить – чертовски вовремя – я уверена, что это Шон, и я не беру трубку.
- Где вы выступаете в Манчестере? – я легонько сжимаю ладонь брата.
- В Аполло.
Мы сидим молча и такое чувство, что Брендон Флауэрс из моего мобильника орет на весь Гайд парк.
Майлз цокает языком и выхватывает трубку у меня из кармана.
- Не паникуй, Шон. Я уже везу ее домой, - говорит он, сбрасывает вызов и смотрит на меня. – Терпеть не могу эту песню, когда ты ее уже сменишь?

upd5.

~6~
- И почему я не удивлен? – я слышу голос Дугласа и оборачиваюсь. – Когда придет конец света, мне кажется, в кризисном штабе по его ликвидации я тоже увижу тебя, - Дуглас слегка теряется, замечая, что в комнате, кроме меня еще наша стажерка Эшли.
Мы обе киваем ему и снова склоняемся над столом с чертежами.
- Упс, с кофе я, кажется, прогадал, - Дуг виновато ставит картонный поднос с двумя стаканами.
- Не проблема, я уже сыта этим кофе, - я провожу большим пальцем по горлу. – Эшли, бери.
Она смущенно улыбается, но все-таки несмело вынимает стакан.
- И какие у нас проблемы, Хьюстон? – Дуглас садится за стол.
- Неправильные привязки в проекте Мартина… - я вздыхаю, закусывая карандаш. – А в понедельник его уже запускают… Надо найти и исправить…
- То есть практически – перечертить, - добавляет Эшли.
- Круто. Он вовремя смотался в отпуск… - Дуг скидывает пиджак и закатывает рукава рубашки.
На следующие несколько часов мы замолкаем, только скрупулезно ползаем вокруг чертежей, потом правим компьютерный макет – и так каждую долбанную комнату этой квартиры. Глаза уже режет от постоянного напряжения, будто туда опилок насыпали. А мы даже не прерываемся на перекур, потому что всем хочется поскорее смотаться отсюда и не заниматься работой, за которую от начальства и спасибо-то едва дождешься. К трем часам основные чертежи переделаны, остались только ванная и кухня, и Эшли отпрашивается уйти. Потупив глаза, она что-то путано объясняет, что договаривалась с друзьями, которые приехали из другого города, и она не знала, что ее вызовут на работу. В общем, я разрешаю, хотя бы из соображений не слышать больше это нытье. И, в конце концов, привлекать к подобным авралам стажеров, которые и так работают у нас практически бесплатно, это верх наглости со стороны Адамса.
- Почему ты ее отпустила? – спрашивает Дуг, когда Эшли уходит.
- По крайней мере, она не врала насчет приболевших родственников и экскурсии в музей. Брось, Дуг, - я махаю рукой. – Если бы нам с тобой было по восемнадцать, нам бы тоже хотелось послать все это к черту…
- Такое желание возникает иногда и в тридцать, - негромко замечает Дуглас и снова утыкается в монитор, едва я перевожу на него взгляд.
Я вытягиваю ноги и пытаюсь размять поясницу, а заодно и шею. Черт. Так всегда, только замаячат какие-то перспективы, так непременно жизнь напомнит, где твое место. Сидеть в выходные и переделывать чужие проекты лишь для того, чтобы выгородить чужую задницу, а самой снова остаться в тени. Конечно, Мартин главный архитектор отдела проектирования жилых помещений, кто поставит под сомнение его репутацию. Адамс, может, и наорет на него – но это их личные дела. Что мне, что Дугу вряд ли перепадут признательности.
- Адамс, кстати, сказал мне сегодня, что твоим ассистентом на проекте буду я, - говорит Дуглас, не отрываясь от компьютера.
- Ты серьезно? – переспрашиваю я.
- Да, говорит, что в итоге решили так, - пожимает плечами Дуг.
- Черт, это же круто! – я едва не вскакиваю с кресла. – Просто ходили упорные разговоры про Эндрю и мне, если честно, это совсем не нравилось.
- Видимо, они посчитали, что мы уже сработались.
- Надо это отметить, хочешь еще кофе? Я сбегаю, - предлагаю я.
- Хочу, - улыбается Дуглас. – Но потерплю. Твоя попытка улизнуть от работы изысканна, но лучше давай закончим это сначала, а потом попьем кофе вместе. Я приглашаю. Идет? – Дуглас приподнимает бровь.
- Ладно, - я пожимаю плечами.
Я подхожу к автомату и наливаю себе стакан холодной воды, а потом возвращаюсь к своему столу. Я смотрю на дисплей мобильного и вижу, что пришла смс от Шона.
«Звонила твоя мама, завтра в семь ждет нас в гости»
Я только вздыхаю. Каждая моя встреча с мамой заканчивается ощущением собственной никчемности. Рамон, возможно, и прав, когда говорит, что Майлз – это темное пятно в нашей семье. Но если бы он знал, как безумно трудно бесконечно вычищать этот серый оттенок, который, как кажется моей маме, покрывает пятно светлое. Иногда у меня складывается впечатление, что это Шон – ее сын. А я приблудная девица, обязанная доказывать свое право на принадлежность к семье.
- Поверить не могу, суббота, пять часов, а мы на работе – полный день, может требовать с них моральный ущерб? – шутит Дуглас.
- Сколько ты сказал? – я резко перевожу взгляд на угол монитора, и Дуглас еще раз вслух озвучивает то, что там написано. – Пять часов? – переспрашиваю я скорее по инерции. – Черт-черт…. – я вскакиваю с места и нелепо мечусь по комнате.
- Эсти, что случилось?
- Я должна ехать в Манчестер, черт! Суббота, как я могла забыть… - я потираю пальцами лоб.
- Господи, только не говори, что ты фанатка «Юнайтед»! – Дуг притворно хмурится и тыкает в меня пальцем.
- Да нет же, - я смахиваю со стола мобильный в сумку. – Дуг, пожалуйста, закончи эту чертову кухню, а? – я кладу руку ему на плечо. - Мне, правда, надо бежать.
- Ты скажешь, что случилось или нет? – Дуглас хмурится уже вполне серьезно.
- Все в порядке, - я улыбаюсь и чуть сжимаю пальцы.
Дуглас только вздыхает.
- А как же кофе? – спрашивает он.
- В другой раз, - я опускаю глаза. – До понедельника.
Дуглас слегка поджимает губы и машет мне рукой. Я вылетаю из офиса, думаю, как хорошо, что оставила машину сегодня дома, ловлю такси и через полчаса уже несусь по Юстону к кассам.
Из окошка на меня безразличными глазами смотрит индус. Запыхавшимся голосом я говорю, что мне нужен билет до Манчестера.
- На какую дату, - лениво уточняет он.
- Что? Какая дата! Мне нужен ближайший поезд до Манчестера! – нервно замечаю я.
- Восемьдесят фунтов, - так же безучастно отвечает он.
- Сколько? Вы с ума сошли?
- Поезд отходит через полчаса, чего вы хотели? – индус приподнимает брови, отчего его глаза становятся еще огромней.
- Ладно, - я лезу за кошельком и торопливо выдергиваю оттуда купюры. Потом быстро хватаю билет и бегу на платформу.
Свободных мест в салоне, разумеется, нет. Я прислоняюсь спиной к стене в тамбуре, думаю о том, как идиотски я буду выглядеть в офисном костюме на рок-концерте и достаю мобильный. Нахожу телефон Майлза и начинаю набирать ему смс.
«Какой адрес у этого чертового «Аполло?»

upd6.

~7~
Когда я добираюсь до концертного зала и выскакиваю из такси, расплачиваясь с водителем на ходу, концерт уже начался. Я думаю купить билет. Я уверенна, что Майлз наверняка забыл внести меня в список, но денег у меня с собой не очень много, а еще нужно будет вернуться в Лондон утром. Поэтому я звоню Алану. Он встречает меня у служебного входа и проводит за кулисы. Там, как всегда, шляются какие-то томные девицы и мальчики с загадочными взглядами полные равнодушия. Я становлюсь у прохода на сцену и смотрю, что там происходит. Зал полон. Все орут и размахивают руками. Людская толпа ходит ходуном, будто это снаружи кто-то раскачивает здание. Майлз поет с закрытыми глазами, стоя на коленях и согнувшись в три погибели. Алан протягивает мне невесть откуда взявшийся пластиковый стаканчик с виски, но я отказываюсь, мотнув головой.
Когда концерт заканчивается, я выхожу покурить и только потом направляюсь в гримерку. У двери стоит Алан, снова набирая какой-то номер на мобильном телефоне, он с ним не расстается никогда, по-моему, и жестом просит меня подождать.
- Им нужно всякий раз побыть немного одним после выступления, - объясняет он.
Я киваю и рефлекторно поправляю пиджак. Потом Алан отходит куда-то, а я все так и стою, прислонившись к стене, и невольно слушаю, что там происходит за дверью.
- Мать твою….который раз… который ебаный раз я не слышу твоего дерьмового баса во вступлении к «Любовь – это убежище». Что за хрень, Рамон? Твои колеса тебе совсем мозги отшибли? – я слышу хриплый голос Майлза. Наверняка он стоит сейчас, как любит, уперев левую руку в бок, и курит, выпуская дым в потолок.
- Твой голос звучит красивей тогда, - тихо возражает Рамон.
- Вы слышали, а? – усмехается Майлз. – NME у нас решает, что красиво, а что нет. А это моя музыка? Ты слышишь? Это моя гребаная музыка и не тебе ее менять!
Я понимаю, что если не зайду прямо сейчас, они там еще подерутся чего доброго. Я открываю дверь и вхожу внутрь комнаты.
- Привет, - я здороваюсь сразу со всеми, замечая, что Рамон, отойдя в угол, глотает свои таблетки.
- Терри! – Майлз сразу улыбается мне. – Терри, черт, ты пришла! Ты видела концерт? Как тебе? – Майлз засыпает меня вопросами, крепко обнимая.
- Круто, - просто отвечаю я.
- Что за дерьмо на тебе надето? – по-доброму ухмыляется он, затягиваясь сигаретой.
- Это дерьмо стоит сто пятьдесят фунтов, между прочим, - в тон ему гримасничаю я. – Пришлось торчать сегодня на работе…
- Тебе надо расслабиться, сестрёнка, - Майлз хлопает меня по спине, а следом обнимает за шею. – Эй, Рамон, одолжишь нам своих волшебных пилюлек? – щурится Майлз и Рамон только устало вздыхает. – Ладно. Валим отсюда. Надо веселиться.
Через полчаса мы оказываемся уже в каком-то клубе, где проходит афтепати. Я тут же теряю всех из виду и оказываюсь в толпе совершенно одна. Такая типичная вечеринка. Куча народу и все компаниями, а ты шляешься среди них одна и никто не обращает на тебя внимание. Это только в голливудских романтических комедиях на вечеринках можно встретить всех: от лучших друзей до будущего мужа. В реальности – нахрен ты кому сдалась. Я думаю позвонить Шону, последний раз я звонила ему еще в поезде – предупредить, что я уехала в Манчестер, но уже довольно поздно и я убираю телефон в сумку. Я оглядываю зал еще раз – вокруг все те же томные девицы и загадочные мальчики, что были за кулисами. То есть не те же самые, но выглядят ровно как те. Я чувствую, что мои ноги уже начинают ныть от каблуков и ищу, куда бы присесть. Куда провалился Майлз и ребята – ума не приложу.
В поле моего зрения попадает диванчик, где чудом есть свободное место, я беру бокал шампанского и иду туда. Рядом сидит какой-то парень. Не то чтобы он мне симпатичен или еще что, но молчать так глупо. Словами легче всего создать себе видимость веселья.
- Ты тоже здесь один, приятель? – ненавязчиво спрашиваю я, сквозь шум голосов и музыки.
Он переводит на меня мутный взгляд красноватых глаз.
- Да, детка, - хрипло отвечает он мне, глядя куда-то сквозь меня, но постепенно фокусируясь в районе моего декольте на блузке. – Хочешь отсосать мне?
На секунду я совершенно теряюсь, только смотрю на него во все глаза, думая, будто ослышалась, но следом вскакиваю, словно меня пчела ужалила и быстро иду прочь, осушая бокал одним глотком.
Если честно, больше всего мне сейчас хочется оказаться дома, у себя в кровати и крепко заснуть.
Мне кажется, краем глаза я замечаю Майлза с какой-то девицей, но я не успеваю рассмотреть, так как кто-то одергивает меня с другой стороны. Это Рамон.
- Не думал, что ты приедешь, - усмехаясь, говорит он.
- Не думала, что ты выпиваешь, - в тон ему отвечаю я, косясь на его стакан виски.
Ди-джей запускает ремикс на Кэти Пэрри, и все как по команде начинают пританцовывать. Мы с Рамоном отходим к стене.
- Зачем он вообще звал меня, если и минуту со мной толком не пообщался? – резко замечаю я, допивая очередной бокал шампанского. В конце концов, завтра мне предстоит непростой день в кругу семьи, и пока я нахожусь за пределами Лондона и всех проблем к нему прилагающихся, я имею право как следует отдохнуть.
Рамон только усмехается.
- О чем ему говорить с тобой?
Я непонимающе смотрю на него.
- Будь моя воля, я бы вообще не доверял людям, которые хотят говорить со мной.
Рамон допивает виски и просто выпускает стакан из рук. Я слышу, как он разбивается, даже сквозь музыку, но я не смотрю на осколки.
- Мы остановились в «Британии», езжай, если устала, - Рамон протягивает мне карточку от номера.
- Ну уж нет, я поеду с вами вместе, - протестую я.
У меня нет никакого желания сейчас еще раз тратиться на такси и одной тащиться в этот отель. Хотя и от этого местечка меня уже подташнивает. Но пока Майлз не навеселится вдоволь – никуда мы отсюда не денемся. Точнее пока Майлз не напьется.
Мы оказываемся в гостинице только в пятом часу утра. Я еле плетусь от усталости и уже подкатывающего похмелья, опираясь на плечо Майлза. Мы идем к нему в номер, и даже сквозь полуприкрытые веки я чувствую, каким взглядом провожает меня Рамон.
Майлз дает мне свою футболку, я заваливаюсь в ванну, полоскаю рот холодной водой и переодеваюсь.
Я забираюсь под одеяло и падаю лицом в подушку. Мягкое вечно свежее гостиничное постельное белье. Колыбель для принцесс.
Я еще не сплю, когда Майлз ложится рядом, сгребает меня в охапку и утыкается носом в шею.
- Так как тебе концерт? – бубнит он.
- Я же говорила – круто, - сонно отвечаю я, то ли удивляясь, то ли теряясь от его объятий.
Майлз аккуратно поправляет одеяло, укрывая меня.
- А по мне – так полное дерьмо.

upd7.

~8~
Мы просыпаемся чуть позже полудня, и нас почти выгоняют из отеля, потому что мы проспали check-out. Майлз успевает купить себе упаковку пива в маленьком магазинчике напротив гостиницы. А потом ребята уезжают в Шеффилд. Вечером у них там концерт. А я еду на вокзал. И еще три часа потом слоняюсь в окрестностях в ожидании поезда. Пью кофе, ем сэндвич, курю и читаю NME.
Все время, что я еду до Лондона я думаю о том, что всегда, вернее, последнее время, чувствуя себя странно рядом с братом. Он словно воскресный папа – врывается в твою жизнь с атмосферой праздника непослушания и разрешает есть мороженое, сколько влезет. А наутро – папа уезжает, у тебя болит горло и вокруг прежний сжавшийся вокруг тебя мир. Пока я рядом с Майлзом, я чувствую себя неловко. Я уже сейчас понимаю, что две половины одного целого, какими мы, возможно, были в детстве, сейчас просто разные полюса.
Я чувствую себя чужой в его мире, я чувствую себя слишком скучной на фоне его свободы. И, если честно, я думаю, что, наверно, было бы легче, если бы и в его жизни я была чужой. Но это не так. Это не так, и, черт возьми, это даже злит меня. Злит в данную минуту, пока я еду в этом поезде, потому что рядом с Майлзом я замечаю, что просто проживаю не мной придуманный жизненный план. Рядом с Майлзом я вообще перестаю понимать, кто я, на самом деле. Майлз заставляет меня сомневаться, и я ненавижу его за это. Я ненавижу, что мы похожи, как две капли воды, хотя мы просто двойняшки, и как бы мне не хотелось, я все равно вижу в нем себя.
Я все равно примеряю на себя его свободу, и думаю, что я могла бы быть им. Только в итоге он едет в Шеффилд, а я на семейный ужин. Он пьет пиво, а у меня голова раскалывается. Он любит родителей, а они его нет. Они любят меня, но мне все равно.
Когда сегодня утром я уже садилась в такси, Майлз вдруг сказал мне: «Знаешь, Терри, не страшно, когда у тебя нет друзей. Вот когда даже вымышленные друзья перестают с тобой разговаривать, становится и вправду не по себе…»
Мы попрощались второпях, я и ответить ничего не успела. Ненавижу такие прощания. И в поезде до меня дошло – мой главный выдуманный друг – я сама. Хотя, что именно хотел сказать брат, я понятия не имею. Все, что он говорит, я воспринимаю по-своему. Возможно, на это он и рассчитывает.
Я приезжаю в Лондон в начале шестого. Мне звонит Шон, спрашивает, где я и помню ли вообще об ужине. Я вру, что еще в дороге, хотя уже покупаю хот-дог на вокзале. Он спрашивает меня, не нужно ли меня встретить, и я отказываюсь. Говорю, что доберусь сама. Он спрашивает, как вчерашний концерт и как Майлз. И я снова вру.
«Все в порядке, Шон!» - говорю я.
На улице я сажусь на автобусной остановке и только сейчас замечаю, что на колготках стрелка, а костюм насквозь пропах табачным дымом. Я дожевываю хот-дог и пропускаю три автобуса. У меня нет никакого желания ехать на этот треклятый ужин. Разумеется, в итоге я опаздываю. И мама с порога встречает меня недовольным взглядом. Против меня и порванные колготки, и темные круги под глазами.
Я обнимаюсь с папой и виновато улыбаюсь Шону. Пока мы ужинаем, мы даже похожи на нормальную семью.
А потом Шон и папа сидят на диване и обсуждают «Формулу 1».
- Может все-таки пивка? И переночуете у нас?
- Нет, я, правда, не хочу выпить, - улыбается Шон и рассказывает что-то про новые моторы.
Мы с мамой моем посуду на кухне. Я прекрасно чувствую, что она злится на меня.
- Шон сделал тебе предложение? - вдруг спрашивает она.
Я замираю с тарелкой в руках и удивленно смотрю на маму.
- Нет... Мы не торопимся с этим... зачем...
- На твоем месте я бы торопилась, - перебивает меня мама. - Посмотри на себя... а потом посмотри на Шона. Тебе везет, неясно почему, но ты совсем не та девушка, которая ему нужна. И рано, что вероятней, или поздно, он поймет это тоже.
Я молчу, потому что не знаю, что могу ответить на это.
- О чем говорили с братом? Или только пили как обычно? - презрительно спрашивает мама, протирая блюдо.
- Мам... давай поговорим... вдвоем только. Встретимся как-нибудь... Завтра, например.
- Завтра мы с отцом идем в театр, а на неделе в гости к Далтонам. Эстер, почему ты вечно уходишь от прямого разговора? Говори сейчас, что ты там хотела обсудить.
Я только опускаю глаза и думаю, что нам с Шоном пора ехать. Дико хочется уже покурить. Физически необходимо.
- Да ничего, в принципе, - тихо говорю я, и выхожу из кухни, слыша вслед тяжелый и недовольный вздох.
Я возвращаюсь в комнату и сажусь на диван к Шону и папе. Папа обнимает меня.
- Ну, чего грустишь?
- Устала немного, - пожимаю плечами я. - Завтра на работу... Мы поедем уже, наверно...
- Быстро день пролетел... - вздыхает папа.
Я бы поговорила с ним обо всем, что меня тревожит, но я просто не хочу его расстраивать. Он так хочет, чтобы я была счастлива.
- Когда там Майлз вернется из тура? Приезжайте с ним...
- Хорошо, пап...
Папа целует меня в висок. И потом мы с Шоном собираемся.
- Снова не поладила с матерью? – спрашивает меня Шон, когда мы едем домой. Я хочу только принять горячий душ поскорее и уснуть.
- Эсти, она прекрасная женщина. Почему ты вечно находишь повод для ссоры? Она переживает за твоего непутевого братца, а ты хочешь, чтобы она еще и из-за тебя не спала ночей? Что на этот раз?
Мы останавливаемся на светофоре.
- Она сказала, что я тебе не пара.

upd8.

~9~
- Зайди к Адамсу, - дверь нашего кабинета приоткрывается и в проеме появляется его молоденькая и шустрая секретарша.
Я поспешно киваю, машинально сгребая какие-то бумаги со стола, и едва не опрокидываю стакан с кофе.
- Черт… - сквозь зубы шиплю я. Дуглас только вздыхает, как родитель над очередной детской шалостью.
Я же судорожно думаю, что такого хочет сказать мне Адамс. Мы обсуждали проект, вчера я представила ему уже проделанную работу. Господи, а если он хочет отобрать его у меня? Ну да, ты слишком рано обрадовалась. Разработай все детали, утряси все проблемы – вот твоя работа, Эстер. А потом отдай урожай лавров кому-то другому.
- Уже рисуешь апокалиптичные картины? – усмехнулся Дуглас, выдернув меня из мыслей, как котенка из ледяной воды.
Я только скривила губы и вышла из кабинета. Перед тем, как зайти к Адамсу, я сделала три глубоких вдоха, сосчитала до десяти и попыталась убедить себя, что все это сейчас поможет мне не выглядеть дурой перед ним.
- А, Эстер, проходи, - не поднимаясь, Адамс указал мне на место за столом переговоров. – Как работа? Никаких проблем?
- Нет, со дня на день должны придти материалы из Милана, они приняли наши поправки к эскизам…
- Отлично-отлично, - перебил меня Адамс. – Я хотел сказать о другом. Проект крупный…
«… и ты его не потянешь, девочка», - успела про себя саркастично закончить я, но, к моему удивлению, Адамс говорил, действительно, о другом.
- … так что внимание прессы обеспечено, часть финансирования идет из городского бюджета, и это большая часть, так что они будут следить за ходом работ как коршуны. Поэтому сроки, как ты понимаешь, невелики. В конце месяца будет пресс-конференция. И ты должна будешь представить на ней проект. Желательно уже с какими-то результатами.
- Я? – от удивления в горле, как назло, пересыхает и голос получается негромким и срывающимся.
- Да. Конечно, там буду я и совет директоров, но ты, как главный архитектор - в центре внимания….
«Отлично, - думаю я про себя. – Вот и твои пять минут славы, девочка. А с твоей удачливостью они непременно перейдут в пять минут позора… Черт. Черт! Да я же так этого хотела – и теперь, когда передо мной открываются перспективы, я трушу и мечтаю только отдать этот проект кому угодно, а самой отсидеться в уголке. С каких пор я боюсь этой гребаной ответственности, когда она и так всю жизнь на мне? Ха. Ответ, кажется, кроется в самом вопросе…»
Выйдя из кабинета, я сразу иду покурить. Сигарет с собой нет, но, наверняка, будет у кого стрельнуть.
Во дворике – никого. Я уже начинаю злиться. Это мерзкое чувство, выпрыгивающее откуда то из живота и застревающее между стиснутых зубов.
Три вдоха. Три вдоха когда-нибудь спасут мир.
Потом, глянув на часы, я понимаю, что пришло время обеда, поэтому в офисе пусто. Но меня от одной мысли о еде воротит.
Мне хочется сейчас выйти на Трафальгарскую площадь и заорать в небо. Ничего конкретного – просто крикнуть, завыть, заплакать.
После того ужина у родителей мы с Шоном не разговариваем уже пару дней. То есть мы не ссорились, не засыпали друг друга обвинениями, не хлопали дверьми и не запирались в ванной. Ничего мы не делали, как обычно.
Просто приехали домой, приняли душ и легли спать. В одну кровать – все как раньше. И завтракали потом вместе. И сегодня тоже. Но все молча. Если честно, я вообще не могу сказать, что что-то изменилось.
Но внутри меня все равно накапливается необъяснимое раздражение. Процеживается как вода в песчаных часах. Капает, превращая все вокруг в китайскую пытку.
Я думаю, когда мы познакомились с Шоном – мы же были счастливы. На самом деле. Он казался мне тем мужчиной, с которым я готова прожить всю жизнь, состарится и умереть. Встретив его, я вообще впервые подумала о том, что это возможно. О том, что мне это нужно.
И что же изменилось с тех пор, если все эти годы ничего не происходило?
Если бы он был сейчас здесь, я бы просто двинула ему в челюсть. В его вечно спокойную и будто слегка растерянную мордашку.
Черт возьми, да придет сегодня кто-нибудь покурить?
Я возвращаюсь в офис еще более злая, чем была. Сажусь за стол и сразу утыкаюсь в монитор. Боковым зрением я вижу, что Дуглас внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я люблю Дуга за то, что он, кажется, лучше моих родных знает, когда меня не стоит трогать.
День пролетает на удивление быстро. Вечером звонят с объекта и говорят, что пришли отделочные материалы для холла, так что они могут начинать. Мы договариваемся, что завтра утром я приеду и проконтролирую все сама.
Я убираю телефон в сумку, сажусь на стул и начинаю ездить на нем туда-сюда, отталкиваясь от стола ногой, а потом притягивая себя обратно.
- Хэй, рабочий день окончен! – усмехается Дуг, набрасывая кожаную куртку.
Я даже ответить ему ничего не могу, только слегка улыбаюсь в ответ.
- Что там, кстати, в итоге тебе говорил Адамс? – Дуг убирает в сумку какие-то бумаги и одновременно поправляет шарф.
- В конце месяца будет пресс-конференция. С моим непосредственным участием, - вяло откликаюсь я.
- Ого! – Дуг поднимает на меня взгляд. – И ты молчала?
- Нет, если честно, собиралась поплакать, но сдержалась, - пытаюсь пошутить я в ответ.
Дуглас подходит ко мне, опираясь на стол, и нависает сверху.
- Это уж точно надо отметить, кое-кто должен мне чашку кофе, кстати, - он кривит губы в хитрой ухмылке и скрещивает руки на груди.
Я запинаюсь, не зная, что ответить, просто от усталости, до меня будто медленно все доходит, но Дуглас тут же тушуется и опускает глаза.
- Ммм, прости… все время забываю, что ты почти семейный человек… Ты спешишь домой, наверно…
«Сейчас – меньше всего», - додумываю про себя я.
- Нет, все в порядке, Дуг. Кофе – это отличная идея, - отвечаю я, и надеюсь, что мой голос имеет хоть какую-то эмоциональную окраску.
Судя по реакции, Дуг не ожидал, что я так быстро соглашусь. Он только стоит и смотрит на меня.
- А… а твой парень… он… - запинаясь, начинает Дуг.
- Он в отъезде, - уверенно вру я, надеваю пальто и выхожу в коридор.
Пока мы едем в Мэрилбон, я все-таки набираю Шону смс и предупреждаю, что задержусь. Пишу совершенно честно, что поужинаю с коллегой, у меня нет никаких задних мыслей, да и Шону никогда не придет в голову ревновать меня.
Мы идем в бар на углу Бейкер. Там, как всегда, многолюдно, но при этом уютно и даже спокойно. Дуг отыскивает нам столик с диванчиком у стены. Я листаю меню, не вчитываясь, и не представляю, о чем сейчас говорить с Дугом. Это так странно, мы работаем вместе три года, но, кажется, это всего раз пятый, когда мы вместе выбираемся куда-то за пределы офиса и первый, когда мы делаем это только вдвоем. Обеды не в счет.
Разговор на удивление складывается как-то сам собой. На удивление, потому что честно говоря, я не лучший собеседник. Мы снова обсуждаем какую-то чепуху, и если спросить меня после, о чем мы говорили – я не смогу ответить, но мне определенно легко оттого, что не надо задумываться, что и как сказать.
Где-то после третьего стакана виски (конечно, никто из нас не хотел кофе) я начинаю слушать Дуга вполуха, зато чертовски злюсь на Шона. Уже девятый час, а кроме короткого «ОК», отправленного, я уверена, из шаблонов, в ответ на мою смс, от него ни звука.
Я думаю о том, что он мог бы позвонить. Просто набрать мой номер и спросить своим будто уставшим голосом: «Ну где там тебя носит?». И я бы поехала домой сразу же. Я бы улыбнулась. Мы бы, конечно же, помирились, и я не могу понять, почему сейчас, здесь, после третьего стакана виски мне это так важно. Я думаю, что, возможно, моя мама права. И мне хочется четвертый стакан немедленно.
- Эй. Ты в порядке? – я попадаюсь на голос Дугласа, как на удочку и меня выдергивает из мыслей.
- В полнейшем. Пошли отсюда, а?
Дуг удивляется, но ничего не говорит. Только смотрит на меня как-то подозрительно. Мы оставляем деньги на столе и выходим на улицу. Там чертовски ветрено, но мне хочется идти пешком. Бродить по Лондону всю ночь, сидеть на мосту через Темзу, обойти всю Землю.
Я иду, сунув руки в карманы, и смотрю себе под ноги. Уже где-то в груди я чувствую острое желание разрыдаться.
В такие моменты моя жизнь кажется мне поделкой из папье-маше как никогда. Мне кажется, что она спроектирована в формате 3D. Вокруг тебя есть все, но если только присмотреться – окажется, что это разрисованная пустота.
Кто-то летает на настоящих самолетах, а кто-то тренируется на симуляторах. Кто-то живет, а кто-то симулирует жизнь.
Мы доходим до угла парка, и я думаю, что надо срочно прощаться с Дугом и идти на метро. Срочно, пока я и правда, чего доброго, не разрыдалась.
- Эстер, - Дуг останавливается и берет меня за руку.
Я молча поднимаю глаза на него.
- Я не буду ничего спрашивать, но если надо, я останусь тут с тобой… - тихо говорит он.
А я все так и смотрю, не убирая руки, и думаю, что в кино на заднем плане уже играла бы Селин Дион со всеми вытекающими последствиями. Я думаю о том, что пару недель не смогу гулять в Регентс. О том, что Лондон – не Касабланка. О том, что завтра нам будет неловко, хотя не произошло ровным счетом ничего.
Тишина уже давит на перепонки в ушах и звонок моего телефона похож на разорвавшуюся бомбу. Я вырываю руку и хватаю телефон из кармана, путаясь пальцами в подкладке. Я надеюсь, что это Шон. Я улыбаюсь уже заранее. Я наперед думаю о том, как мы обнимемся.
Я верю в это так, будто, окажись это правдой, все будет хорошо. С этой минуты и на оставшуюся жизнь.
Я смотрю на дисплей и пару секунд даже не могу прочитать, что там написано. Потом до меня доходит, что мне звонит Рамон.
Я прикусываю щеку и отвечаю.
- Хочешь напиться прямо сейчас? – спрашивает он без приветствий.
По его голосу и по своему состоянию я понимаю, что единственно правильный ответ в данный момент: «Да».
Даже если «хорошо» не будет ничего.

upd9.

~10~
- Ты веришь в Бога? – Рамон сидит на подоконнике у раскрытого окна, и в комнате чертовски холодно.
Я стою, растрепанная, прямо в пальто, и только неопределенно качаю головой.
- А ты пыталась? – продолжает Рамон, не глядя на меня.
Он выпускает дым носом и тушит сигарету в набитой бычками пепельнице.
- Если честно, я не стал бы пить с тобой. Но больше не с кем. Пока ты ехала, виски я допил. Садись, - Рамон поджимает ноги к груди, уступая мне часть подоконника, и протягивает бутылку темного рома.
Я подозрительно смотрю на него, переминаясь с мысков на пятки. Мне кажется, он уже гораздо пьянее, чем выглядит.
- Садись, не бойся, - Рамон делает приглашающий жест рукой, с зажатой в ней бутылкой, и резко покачивается.
Я рефлекторно подбегаю к нему и поддерживаю за локоть.
- Слезь отсюда, а? – говорю я.
Рамон смотрит на меня, абсолютно не фокусируя взгляд, и пьяно улыбается, хотя и разворачивается ко мне лицом, свесив ноги в комнату.
- Пей! – он заставляет меня взять бутылку. – Как он там тебя называет? Терри? Я могу так звать тебя тоже? – Рамон опирается мне на плечи ладонями и, не дождавшись ответа, продолжает: «Что такое смелость, как думаешь? Ты совершала что-то подобное? Ну как ты думаешь, что это… Прыгнуть из окна, уехать в Окленд, поцеловать человека, которому ты…», - Рамон резко замолкает.
Я смотрю ему прямо в глаза, так и не сделав ни глотка из бутылки. У меня ужасно ноют икры. Я весь день на каблуках, а сейчас уже черт знает, сколько времени, наверно, часа два ночи. Я чувствую себя ужасно отчаянно. Так, будто вся жизнь разлетается к чертям, и хочется просто лечь на спину и смотреть в небо. И чтобы утро никогда не наступило.
- Что сложнее, как думаешь? Поступок или его последствия?
Я думаю: «А ведь Шон так и не позвонил мне еще раз. Два часа ночи, а после той смс, что я ужинаю с коллегой, он так и не спросил, когда я вернусь домой. Где я, черт возьми, после ужина с… о боже…».
До меня вдруг доходит, как это все выглядит в глазах Шона. До меня доходит, что он там себе мог подумать.
И я выхлебываю разом грамм двести рома.
- Бездействие. Сложнее всего бездействие, - отвечаю я. – Рамон, уходи из группы, а? Нет, я серьезно. Без тебя Майлз не сможет, вы ведь вместе начинали. Он не сможет без тебя, группа развалится. И он начнет новую жизнь. Все будет хорошо, - говорю я, и уже не понятно держу я Рамона за плечо или опираюсь на него сама.
Рамон криво усмехается, почти вырывает у меня бутылку и резко отпивает, так, что часть рома выливается у него изо рта и течет по подбородку.
- Без меня он сможет. Возможно, даже без тебя сможет. Без всех. Он не сможет без музыки. Потому что музыка никогда не предаст его.
Я прекрасно понимаю, что Рамон намекает на меня. Я чувствую все пренебрежение, которое он вложил в свои интонации. Я снова делаю большой глоток рома и сажусь рядом с ним на подоконник, потому что ноги болят уже нестерпимо.
- Знаешь, я думаю, его мечты сбылись больше моих… - я достаю сигарету. – Потому что он мечтал, а не планировал.
Я курю, а Рамон мелкими глотками отпивает ром. Я зачесываю пальцами волосы, упавшие на лицо и поджимаю одну ногу, плевав на задравшуюся юбку.
- Я ни с кем не ссорилась в своей жизни. Ну так, чтобы по-настоящему. С криком, с оскорблениями. Никогда. Но у меня нет друзей, у меня поганые отношения с мамой и моим парнем… Дерьмо. Все. Сплошное непролазное дерьмо, - я без спроса забираю у Рамона бутылку и почти приканчиваю ром. – Мне нужен Майлз, понимаешь? Он мне физически нужен. Как рука или нога. Майлз настоящий. Каким я его помню. Когда мы гуляли, взявшись за руки, в вересковых полях… Когда он теряет себя, я теряю себя тоже…
Я понятия не имею, зачем говорю все это Рамону. Он слушает все это с какой-то отстраненностью, завязывая и развязывая шнурок толстовки. Я даже не думаю, как абсурдно все это. Рамон, по большому счету, мне никто. И именно поэтому я говорю все это ему.
- Ты меня терпеть не можешь, да? – говорю я после паузы, чувствуя, что тоже уже неплохо набралась.
- Не выношу, - бубнит в ответ Рамон, падая лбом мне на плечо.
Мы ложимся спать прямо на полу в комнате, не раздеваясь, и почти сползая туда с подоконника. Утром я встаю по будильнику, пока Рамон еще спит, свернувшись клубком и спрятав лицо в капюшон. Кое-как привожу себя в порядок в ванной. Мне было трудно даже просто открыть глаза. Такое чувство, что это даже не похмелье, а все еще опьянение. Но я умываюсь ледяной водой снова и снова почти до боли кожи и еду сразу в офис. Мне просто не хватает смелости заехать домой. Я чувствую, что мне не хватает прав. Да и дома у меня больше нет.

запись создана: 14.06.2009 в 02:06

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama

---

[рабочее название]:

status: in process

Ее зовут Ульрика Иргендво и ее поезд едет очень быстро. Это имя она придумала себе сама. Собственно, как и всю свою жизнь. Это имя – первое пришедшее в голову слово. Оно вертелось на языке, оно было ответом на все вопросы.
Если посмотреть на нее, можно подумать, что она едет в командировку. Она едет на деловое совещание. Во Франкфурт. Или Штуттгарт. Или возвращается с конференции из Бонна. На ней строгий деловой костюм. Тщательно выглаженные брюки. Видно, что ткань дорогая. Ткань ровно облегает ее тело, не оставляя неуклюжих складок. Ее тело неидеально, но красиво. Оно пропорционально. Оно стройно. У нее аккуратная стрижка. Длинное каре с прямой челкой. У нее очень светлые волосы. Почти белые. На ее лице почти нет косметики. Разрез ее глаз, ее губы, ее скулы – они хороши сами по себе. Любое вмешательство только испортит их.
На вид ей что-то около сорока лет. Скорей всего, у нее есть муж. Скорей всего, у нее есть дети. Две чудесных крохи. Скорей всего, два мальчика. Они с мужем решились на детей недавно – до этого не позволяла работа. До этого они еще были не готовы. На выходных они устраивают барбекю в саду. Они катаются на велосипедах. Сейчас, пока она едет в поезде, она скучает по ним.
Если посмотреть на нее, все это невольно пронесется в голове. Вы невольно подумаете об этом, увидев ее. Вы выйдете из поезда на центральном вокзале, так и не узнав, что все это неправда. Вы потеряете ее из виду и перестанете о ней думать. Она обманывает людей, даже не прилагая к этому усилий. Вы никогда не узнаете, что заблуждались в ней. Ее зовут Ульрика Игрендво и ее поезд останавливается на небольшой станции. Спустя двадцать лет ее поезд едет в обратную сторону.

1.

1.

У Ларса очень светлые глаза. Почти прозрачные. Отец говорит ему, что они почти как у его матери. Это то немногое, что отец вообще говорит Ларсу про нее. Сейчас Ларс понимает, что просто отец знает про его мать, не больше, чем он сам. Ларс не помнит ее вообще. Отец говорит, что Ларсу было два года, когда она уехала. До восьми лет он думал, что его мама в экспедиции. Так говорил ему отец. Он думал, что его мама где-то в Азии. Она ищет пропавшие города, она фотографирует древние храмы. Они с отцом листали разные книги, отец читал ему вслух, они разглядывали снимки с раскопок: камни, черепки, кости, медные и золотые побрякушки. И Ларс живо представлял себе, что его мама сейчас где-то там, прячется за этими картинками.
Она присылала ему открытки. Она писала ему: «Мой маленький мальчик, я очень люблю тебя. Слушайся папу». Ларс хранил их в коробке из-под карамельных конфет. Он нюхал каждую открытку, в надежде почуять запах солнца, запах песка, запах мамы. Она не присылала фотографий. Ларс с трудом представлял себе, как она выглядит. У отца был всего один снимок. Отец говорил Ларсу, что, когда он был еще совсем крошечным, они переехали, и пакет с фотографиями потерялся. Вероятно, они забыли его впопыхах.
Она не звонила им. И отец говорил Ларсу, что там, где мама – нет телефонов. Там нет цивилизации. Он рассказывал сыну, что там нет закусочных, людей, автобусов, школы, телевизора, там нет горячей воды, ванны, микроволоновки.
- Представь, что ты не можешь поиграть в приставку,- рассказывал отец. – И негде смотреть мультики. Забудь о шоколадных кексах. Вот так. Там очень непросто.
- Там здорово. Я хочу к маме.
Ларсу исполнилось пятнадцать. Это как раз был его день рождение. В доме не было гостей. Ларсу было некого пригласить особо. У него не было своей компании, у него не было лучших друзей. Врагов у него тоже не было. Он думал, что ребятам будет скучно. Он стеснялся позвать кого-то из девчонок. Он был уверен, что никто и не помнит, что у него день рождение, поэтому прогулял школу. Ему не хотелось чувствовать себя неловко. Если кто-то в классе спросит его об этом завтра, он небрежно скажет, что отец дал ему денег, и он с друзьями отлично развлекся в городе.
Стол был не слишком праздничный. Просто обычный ужин, только с десертом. К ним приехал Йонас. Брат матери. Он жил в другом городе, и они общались довольно редко, но он приехал на пятнадцатилетие Ларса. Было даже довольно весело. По крайней мере, не так паршиво, как Ларс ожидал.
А потом отец сказал, что Ларс должен знать кое-что важное. Ларс уже взрослый.
- Твоя мама…- сказал Йонас. – Мы не знаем, где она, на самом деле.
- Просто пойми, Ларс, пока ты был маленьким… Мы не могли сказать это тебе.
- Эти открытки… Я писал их тебе, Ларс.
- Мама просто ушла. Она была непростым человеком, Ларс. Я не хочу сказать про нее ничего плохого, но она не вспоминает о нас.
На улице ночами уже довольно холодно. Особенно у реки. Камни совсем ледяные – кажется, будто сидишь на осколках льда. Вкуса первой в своей жизни сигареты Ларс не помнит.
Отец не побежал за ним. Он прекрасно понимал, что сын вернется сам, но видеть его слез ему совершенно не хотелось.
Еще одна бутылка шнапса закончилась довольно быстро. Они с Йонасом сидели на ступеньках дома и допивали его прямо из горла.
- Последний раз я говорил с ней полгода назад, - голос Йонаса совсем глухой. – Она трахалась с кем-то в Люксембурге.

2.

2.

Конечно, это называлось «реабилитация». Это называлось «мы хотим вам помочь». Это подавалось с улыбкой и свежим соком из апельсинов.
В отличие от других пациентов Ульрика прекрасно понимала, что это психиатрическая клиника. В отличие от других пациентов Ульрика была более, чем в себе.
Когда все это началось? Раньше, чем предполагал доктор. Раньше, чем Ульрика успела это заметить.
Париж. Ульрике четырнадцать лет. Ее отец празднует день рождение. Здесь вся его семья. Его друзья, его партнеры. Его сын, крошка Йонас, он такой трогательный в этом костюмчике. Малыша окружают люди, высокие мужчины, они пьют коньяк и смеются. Отец треплет крошку Йонаса по плечу и говорит всем: «Это мой сын! Он будет великим». Его старшая дочь Линда – она выделяется на фоне разряженной публики. У нее растрепанные волосы, на ней невзрачный серый свитер. Отец смотрит на нее осуждающе. Ей двадцать лет, и она проводит научное исследование. Линда рассказывает: «Будущее солнечной фотоэнергетики намного перспективней, чем думают многие. Монополисты пытаются сдерживать разработки, те, кому принадлежат нефтяные запасы, но энергетический прогресс – это лишь вопрос времени».
Эти мужчины слушают ее и думают: «Спала ли девчонка уже с кем-то?». Йонас – папин любимчик. Линда – личный проект успеха их матери. Ульрика здесь почти лишняя. Она уже выросла из того возраста, когда умиления окружающих достаточно, чтобы оправдывать свое существование. Она еще не совершила в жизни ничего успешного. Она просто следует указаниям. Ее мать говорит ей: «Получи направление в гимназию!». Потом она скажет ей: «Получи абитур с высшим баллом!». Потом она сама отправит его в университет и вручит Ульрике только письмо с поздравлением о зачислении.
Ее мать всегда учила ее не бояться. Это означало – иди вперед, ставь цели, не задерживайся, не оглядывайся. Задавай вопросы, не бойся спрашивать все, что тебе нужно знать для следующего шага к успеху.
- Ульрика, ты выполнила домашнее задание? Где подпись твоих родителей? – спрашивает ее учительница.
И Ульрика отвечает: «Когда вашего мужа перестала возбуждать ваша задница?»
Следующий шаг – ее исключат из школы, и родителям придется искать новую. Не факт, что она будет лучше, но пара свободных дней Ульрике обеспечены.
Ульрика всегда понимала все по-своему. Честно говоря, Ульрика всегда говорила на разных языках со своей матерью, хоть это и был средне-немецкий.
Это все еще Париж. Ульрика стоит в стороне и смотрит на людей из-под длинной челки. Линда уводит ее на балкон. Она стоит перед ней и нервно натягивает рукава свитера, пряча ладони.
- Знаешь, малышка… Загляни в будущее. Ты видишь себя? – Линда резко замолкает и отрывает катышки с серой шерсти. – Кстати. Его звали Паскаль, - вдруг продолжает она. Ульрика стоит, все еще чувствуя себя нелепо в этом платье, с этим бантом в прическе, и молча смотрит на сестру. Она думает, что Линда бредит. Она думает, что Линда умудрилась перебрать шампанского.
- Мне так нужен был мамин совет. Малышка, тебе ведь иногда нужна мама?
И Ульрика качает головой.
- В понедельник у меня встреча с профессором, - Линда снова меняет тон. Ее голос становится твердым, а речь быстрой. – Я должна показать ему новую главу. Знаешь, что я там написала, малышка? Трахай свою ебаную энергетику сам! Ой, - спохватывается Линда, поджимая губы, и торопливо добавляет. – Тебе нельзя слушать таких нехороших слов, малышка. Закрой ушки. И глазки. Мы не скажем маме, ладно?
Ульрика недоверчиво смотрит на сестру. Ей уже откровенно скучно. Но она слушается. Она накрывает ладонями уши. Она опускает веки.
Она открывает глаза, когда на балконе уже люди. Она открывает уши под звуки сирен. Парижская ночь резко пахнет успокоительными каплями и безнадежностью. Все-таки это был девятый этаж.
Спустя шесть лет Ульрике двадцать. Спустя шесть лет она студентка престижного университета. Считай, твоя жизнь уже удалась. Дальше будет только лучше. Это была просто вечеринка. Ульрика берет бутылку шампанского и разбивает ее о голову своего приятеля. Она тушит сигарету о коленку девушки с отделения политологии. Она хватает за волосы ее подружку и швыряет на пол. Та падает неудачно, рассекая себе щеку о стол, и тут же начинает орать. Ульрика со всей силы наступает на бедро сидящему рядом парню. На ней изящные туфли с двенадцатисантиметровой шпилькой.
Спустя пару минут охрана клуба приходит в себя.
Конечно, это называлось «реабилитация». Это называлось «мы хотим вам помочь».
- Мы понимаем вашу ситуацию. Ваша дочь пережила шок в подростковом возрасте, в связи с гибелью сестры… К сожалению, пережитое однажды сильное потрясение может вызывать стрессовые рецидивы в дальнейшем, но при правильной терапии это поддается почти полному искоренению.
Так говорит ее родителям доктор.
Правильная терапия это – таблетки. Штук пять разных колес в день. Это когда все относятся к тебе снисходительно – как к душевнобольному. Это когда уборщицы смотрят на тебя с жалостью. Правильная терапия – это учебники, которые передают родители доктору с формулировкой: «Мы не хотим, чтобы она пропустила семестр».
Это учебники, которые доктор передает Ульрике с формулировкой: «Вам не стоит замыкаться здесь – продолжайте прежний образ жизни».
Доктор улыбается так, что хочется врезать ему в челюсть. Как-то утром он говорит: «Ульрика, поверьте мне. Терапию надо довести до конца. Вас не держат здесь насильно – вы можете уйти, но готовы ли вы к этому?»
Это было предложение, от которых не отказываются.

запись создана: 08.11.2009 в 18:02

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama

---

БОГ НЕ ВЕРИТ В НАС

Status: in process
continuation

1.

1.
- Ты понимаешь, оружие больше не устрашает. Оно объект наслаждения, - Сара сидела, закусив сигарету зубами, и замазывала йодом очередной порез на спине у Имре. – Когда начнется новая мировая война, она же последняя, человечество умрет с удовольствием, сладкая дрожь потом уже перейдет в предсмертную судорогу. Но сначала они испытают удовольствие, какого не знали раньше. Когда мир забудет о любви и счастье, когда он будет верен только оружию, он, на самом деле, умрет в самой трепетной нежности, осознать, правда, которую все равно уже не сможет… - Сара вдохнула. – Круто?
- Щиплет, - пробормотал Имре после паузы, выворачивая шею и пытаясь посмотреть себе на лопатки.
- Терпи, - флегматично отозвалась Сара, макнула ватный тампон в склянку и снова приложила к ране.
Сара привыкла выживать и разучилась бояться. Пистолет у виска не пугал ее совершенно. Он просто напоминал ей о детстве. Бомбы. Сербские военные. Боснийские боевики. НАТО. Расстрелы. Изнасилования. Вкус пороха такой же приторный, как и сахарная вата, на самом деле. Он может таким быть.
Из Сараево они перебрались в Градишку. Подальше от границы. Саре было тогда, кажется, одиннадцать. Она вообще не знала своего точного возраста. Она только знала, что у неё есть два папы и ни одной мамы. Сара знала, что она и Деян им не родные. Она не была даже уверена родные ли она и Деян между собой. Сара считала, что так все в этом мире и устроено. Сара считала, что живет очень обычной жизнью.
Когда сожгли их дом, Сара не плакала. И когда голландский военный отбил ее от бородатых боснийцев, тащивших ее за овраг, ей не было страшно. Когда они пытались сбежать в Хорватию, и один из ее отцов погиб, потому что по колонне беженцев провели обстрел, она не расстраивалась. Сара хотела вернуться в Градишку. Там, на заднем дворе, за пепелищем жила одноглазая курица с грязными перьями. Сара ее очень любила. Больше всего Саре хотелось, чтобы война разлучила их семью – тогда бы они никогда не узнали о смерти друг друга. Тогда бы они жили вечно.
Когда Сара поняла, что Эмил везет ее в бордель, она почти не паниковала. Она дождалась, пока они пересекут границу и, всадив гвоздь Эмилу в колено, вытолкала его из машины. Через пару миль старое «вольво» все равно пришлось бросить. Добравшись до Будапешта, она первым делом помолилась за него в церкви, представляя каждую раздробленную косточку его мертвого тела.
Сара была уверена, что ей дико повезло. Стоять каждый вечер на коленях с пистолетом у виска – это гораздо лучше, чем трахаться с какими-то ублюдками.
Чувствовать, как холодный металл упирается тебе то в затылок, то в лоб, то в шею, постепенно нагреваясь от кожи – это лучше, чем сплевывать сперму.
Особенно, когда знаешь, что Венгрия – слишком бедная страна, чтобы кто-то из тех таксистов и рабочих, что приходят сюда каждый вечер, могли оплатить главную услугу.
Убийство.
Особенно, когда знаешь, что они трусят больше, чем ты. На самом деле.

2.

2.
С Имре Сара подружилась быстро. До этого ей здесь просто было не с кем дружить. Ей это нравилось. Она вообще не привыкла с кем-то дружить. Но когда появился Имре, стало как-то веселей. Он был совсем мальчишка. И вообще это он с ней подружился. Сара просто решила попробовать, как это – дружить с кем-то.
- Как ты придумала говорить то, что ты им говоришь? – Имре грыз яблоко, сидя, поджав ноги под себя на не убранной кровати.
Днем всегда нечего делать. Поэтому они болтали.
- В смысле? – Сара сидела спиной к нему, крася ресницы. Макияж тут никому не нужен. Ей просто нравится. Она рисует себе десятки разных лиц за день, а потом смывает.
- Ну, почему ты не говоришь с ними про их детство, про то, что все мы были добрыми и счастливыми?
- Ту девчонку, что была тут до тебя… я ее толком и узнать-то не успела… ее пристрелили после того, как она спросила клиента, помнит ли он свою первую любовь…
- Черт…
Имре был сам еще как ребенок. Ко всем его действиям было применимо слово «искренне». Сара пыталась его отучить, видит Бог, пыталась.
- Дай посмотрю твой порез, - Сара поднялась от зеркала и подошла к Имре, отклеив пластырь. – Почти зажило…
- Скоро новые будут, - Имре пожал плечами.
- Часто они тебя…
Имре повезло меньше. Он работает с клиентами, предпочитающими холодное оружие. Там запрещено убивать. Но там часто ранят.
- Они нечаянно… - Имре метнул огрызок ровно в маленькое раскрытое окошко под потолком. – Можно сигарету?
- Может, не будешь курить?
- Хочется…
Сара достала пачку из кармана и кинула Имре.
- Так как ты придумала? – Имре чуть закашливается, как всегда, при первой затяжке.
- Ну, - Сара берет красную помаду и тщательно обводит губы. – Я подумала, кого они не смогут убить?
Имре пожал плечами.
- Себя. Понимаешь, если до сорока, пятидесяти лет они не убили себя в этом убогом существовании – они уже не сделают этого. Они бояться и даже дерьмо кажется им ценным.
- Я все равно не понимаю, - Имре виновато улыбнулся.
- Я говорю им то, что они сами хотят сказать себе. Я говорю – а они слышат себя. Свой внутренний голос, который доводит их до мигреней. Может, им станет легче. Может, они убьют себя. Может, они впервые в жизни почувствуют, что поговорили не с пустотой.
Имре вздохнул и докурил сигарету.
- Отсюда можно сбежать, интересно?
- В любой момент.
- Правда? – Имре распахивает глаза и удивленно смотрит на Сару. – И тебе не хотелось?
- Нет. Ну то есть, есть один повод… Но… один шанс из тысячи, что время наступит…
- Тебе здесь нравится? – Имре поднялся и сел рядом с Сарой, уткнувшись ей в плечо.
- Вроде того… Знаешь, в отличие от того мира, здесь тебя хотя бы предупредят, прежде чем убить.

3.

3.
Свет зажигался, когда открывалась дверь. Несколько тусклых светильников на стенах. Достаточно, чтобы видеть силуэты, но не различить лиц. Клиент не видел, кому он тычет пистолетом в голову. Сара понятия не имела, кто собирается ее убить. Обычно приходилось рассматривать ремень на брюках. Пальцы на курке. Запястья. Сара думала, что Имре придется тяжело, наверно. Может, он даже будет скучать по ней. Этот мужчина, что зашел сейчас в комнату, так и стоял на пороге. Всегда было забавно наблюдать, как люди смущаются, и как неуверенно звучит их голос. В их руках пистолет с полной обоймой, в их руках впервые в жизни хоть какая-то власть, а они сами готовы в штаны наложить. Мужчина, так и не сдвинулся с места. В комнате так тихо, что Сара слышала его дыхание и шорох куртки, когда он потянулся зачесать волосы.
- Это ваше первое убийство?
Мужчина испуганно кашлянул и дернулся. Будто это у Сары был пистолет. Гребаные неудачники. Все те парни, что приходили, орали на нее и засовывали дуло ей в рот. Все те, кто видел на ее месте своего начальника или жену.
- Мать твою, ты меня сейчас грохнешь! Так какого черта ты там мнешься? Давай, это твой бенефис. Пойдет? Обставь это как шоу. Обставь это как исповедь. А я замолвлю словечко за твои грехи в Аду. Расскажи мне, кто я? Кого ты пришел убивать?
Мужчина молчал, и Сара уже была уверена - единственное, что может прозвучать в этой тишине – это выстрел. Он подошел ближе, но даже не целился в нее.
- У меня украли детей, - негромко сказал он. – Я почти нашел того, кто это сделал…
- Почему вы ищете этого ублюдка, а не детей? – перебила Сара.
Мужчина пожал плечами.
- Они, скорее всего, уже мертвы… Я спрошу у ублюдка перед тем, как пустить ему пулю в лоб, - мужчина хмыкнул, будто в этот момент он криво усмехнулся. – Я хотел бы увидеть их, но они не давали о себе знать… значит – мертвы… Ваши родители знают, где вы?
- У меня нет родителей, - Сара начинала жалеть, что пистолет не в ее руках. Сдохнуть под такие сентиментальные речи – хуже не придумаешь. Но вопреки ее ожиданиям мужчина снова замолчал. Сара так и не поняла, сколько прошло времени. От скуки она пыталась рассмотреть хоть что-то в этом человеке, насколько позволял тусклый свет. Джинсы весьма поношенные. Шерстяной свитер, черт его знает, какого цвета. Кажется, красный. Но может и коричневый. Сара начала раскачиваться, сидя на коленях. Что-то темное на запястье виднеется из-под манжеты. Какие-то буквы. Татуировка? Похоже на то. Татуировка на левом запястье. Прищурившись, Сара разглядела первые три буквы: «Мил….». Что это может значить? Как назло, ни одно слово не лезло в голову. Сара начинала злиться. У нее не получалось жить нормальной жизнью, но и со смертью, как оказывается, тоже возникают немалые проблемы.
Мужчина перехватил пистолет, чуть задрав рукав. Сара успела выхватить взглядом последние буквы, прежде чем манжет съехал обратно.
«….ош»
Милош. Саре показалось, что никогда еще ее мозг не работал в таком бешеном темпе, и никогда еще ее сознание не было настолько ясным.
И еще. Ей вдруг стало страшно. До зубовного скрежета.
- Ну ладно… - мужчина вздохнул, неуверенно приставляя дуло Саре к виску. Сколько у нее есть? Секунда? Две?
- Простите… Но мне очень важно убить его… Мне очень важно научиться сейчас…
- А Милош бы вас простил? – Сара выпалила это быстрее, чем успела подумать, что, собственно, она говорит.
Мужчина вздрогнул, Сара поняла это, потому что дуло дернулось, царапнув кожу.
- Что? Причем здесь …Откуда вы…?
- Татуировка. Я просто прочла татуировку, - как можно спокойней ответила Сара.
Мужчина суетливо натянул рукава по самые кончики пальцев. Вот теперь все ставки сделаны. И, скорее всего, выпадет красное. Кровь. Ее собственная кровь. Потому что вот теперь он ее точно пристрелит.
В конце концов, таких татуировок, может быть, десятки…
- Здесь можно вернуть деньги, что я заплатил? – сухо спросил мужчина.
- Вряд ли, - Сара пожала плечами.
- А украсть пистолет?
- Попробуйте.

4.

4.
Деян не думал, нравится ему это или нет. Исключи личное отношение – и исключи проблемы. Просто живи. В конце концов, когда в сторону Ада тебя заносило уже не раз, начинаешь ценить и Чистилище. В конце концов, все могло быть и хуже. Эмил, может быть, и подонок, но держит свое слово, по крайней мере. Не больше одного клиента за ночь, крыша над головой, всегда есть, что пожрать. А если слово подонка – единственное, на что в этом мире можно положиться, то это не проблема. Это условия существования. В каморке всегда было прохладно. Деян поежился под колким свитером и постучал костяшками, прислонившись плечом к двери.
- Не спишь?
- Куда там…
Деян медленно прошел внутрь и тяжело опустился на стул.
- Пятьдесят, как договаривались…
- Договаривались на семьдесят!
- Но он заплатил только пятьдесят… - растерянно проговорил Деян.
Перегнувшись через стол, Эмил схватил парня за свитер и, как следует, тряханул. Деян только то ли всхлипнул, то ли вздохнул.
- Карманы выворачивай, - Эмил толкнул его к стене.
Деян инстинктивно схватился руками за голову.
- А это что? – прижимая Деяна локтем в грудь, Эмил вынул у него из кармана брюк недостающие две купюры. Эмил чертыхнулся и вдарил Деяна по щеке.
- Зачем тебе деньги, а? Руки дай сюда…
- Что? – Деян непонимающе посмотрел на него из-под полуприкрытых век.
Эмил силой схватил его за запястья и дернул к себе, поочередно закатав рукава.
- Только попробуй мне на иглу сесть… - сухо бросил он, закуривая сигарету и садясь на место. – Есть хочешь?
Деян помотал головой.
- Что-то ты нездорово выглядишь, – Эмил откинул челку с глаз Деяна.
- Знобит немного…
- Этого не хватало… - Эмил сплюнул прямо на пол и глубоко затянулся. – Попрошу Эльгу купить утром лимонов, отлежишься денек… Я так и не услышал ответа на вопрос, - Эмил снова поднялся и стоял, скрестив руки.
- Какой?
- Зачем тебе деньги?
- Я хочу съездить в Градишку, - ответил Деян, глядя на Эмила. – Дать знать отцу и Саре, что я жив…
- А ты думаешь, они живы? – Эмил усмехнулся и взялся за новую сигарету.
- Вот и проверим…
- Я всегда говорил, что любовь – это психическое нарушение. Твоя сестрица своей глупостью сделала из тебя шлюху, а твой папаша дважды доверил своих ненаглядных деток какому-то проходимцу, и ты все еще думаешь о них!
- Я рад, что ты объективно себя оцениваешь, - криво усмехнулся Деян и бесцеремонно вытащил из пачки Эмила сигарету для себя.
- Что случилось, кстати, с вашей матерью? Никогда ничего не слышал о ней ни от тебя, ни от Сары…
- Долгая история, - буркнул Деян, покусывая кончик фильтра и подгибая ногу под себя.
- Детка, ты в курсе, что у меня бессонница, - Эмил сел на подоконник.
- Может водки выпьем? – Деян затянулся и попытался стряхнуть пепел в жестяную банку, хотя натлело еще немного.
Помолчав немного, Эмил достал из стола начатую бутылку, плеснул Деяну в стакан, а сам глотнул из горла.
- Одни затраты на тебя… - Эмил вытер губы рукавом.
- Милош мне не родной отец… Да и Саре тоже…
- Стоп, его, помнится, звали Эдгар?
- Ты спрашивать будешь или слушать? – огрызнулся Деян.
Эмил только вздохнул и сделал еще глоток.
- Я родом из Приштины. Родного отца не знал, мать умерла, когда мне было года четыре. Милош был нашим соседом. Возился со мной иногда… Когда случилась беда, взял к себе… Потом мы уехали оттуда. Сару мы нашли в поезде, когда ехали в Сараево. Ее подкинули…Ей был годик или два. В Сараево мы встретили Эдгара. Он, кстати, венгр
по национальности, но тогда национальность еще не имела никакого значения…
Эмил криво усмехнулся: «Значит, ты в папочек?»
- Какая же ты мразь, - глухо бросил Деян.
- Нас всех ждет Ад, так что незачем прикидываться. Сара знает эту историю?
- Нет, конечно, - Деян допил водку. – Для нее это просто наша семья… Потом мы выросли, Милош погиб, а потом все уже проходило при твоем непосредственном участии, - Деян произнес это как мог ехидно.
- Сколько, кстати, Саре лет? Она никогда не могла сказать точно…
- Сейчас шестнадцать…
- Так и думал, что упустил ценный товар, - Эмил стукнул себя ладонью по колену, швырнув очередной окурок в форточку.
- Тебе никогда не хотелось повоевать? – спросил Деян после паузы.
- Не хотелось, но пришлось, - Эмил соскользнул с подоконника и пересел на стол, рядом с Деяном. – Меня продали в наёмники как вещь. Думаешь, я всегда был такой красавец, - саркастично спросил Эмил, наклоняясь к Деяну. – Осколочные от разрывной гранаты, - он ткнул пальцем себе в щеку. – Три ножевых на спине… Война – это не танки. Она здесь. Каждое утро. Восход солнца – это взрыв атомной бомбы. И пока они там играют во спасение мира нам надо попытаться спасти хотя бы собственные шкуры…

5.

5.
Пыльный желтый фургон притормозил у обочины рядом забегаловкой. Глухо стучащий мотор замолк, выкашляв последнюю порцию выхлопного дыма. Выдернув ключ, Мартен вылез из машины и раздраженно захлопнул дверь. Главное успокоиться. Главное сохранить способность логически мыслить. Зайдя внутрь, Мартен рефлекторно оглянулся. Никого, кроме парочки каких-то подростков. Очередные Ромео и Джульетта, Бонни и Клайд или черт знает кто еще, сбегающие из дома до ближайшей бензоколонки в надежде укатить автостопом до собственного Эдема, но спускающие всю сэкономленную с завтраков мелочь раньше.
В такой ситуации, в которой оказался Мартен злиться можно даже на булыжник. В такой ситуации злиться просто физически необходимо. Мартен взял кофе и сэндвич, свежесть которого не внушала никакого доверия, впрочем, альтернативы не было все равно.
Так вот о способности мыслить. Она пока при нем. На будущее ему надо усвоить следующие вещи: скрывать знание сербского, не спорить с редактором никогда, не предлагать, как усовершенствовать придуманный им проект, ну и, пожалуй, не флиртовать с его молоденькой женой так явно.
- Черт… - прошипел Мартен, цокнув языком. Кофе оказался слишком горячим.
Говорят, бомба два раза в одну яму не падает. Ха! В таком случае в его яме уже целый артиллерийский склад.
В прошлый раз Мартена дома, в Голландии, уже и похоронить успели, пока он торчал в плену. Впрочем, плен – громко сказано. Никакого выкупа никто не требовал. Никаких новостей о похищенном журналисте никто не передавал. Наёмникам просто был нужен какой-то чернорабочий. Приготовить пожрать, собственной шкурой проверить, не натовская ли засада эта сделка по продаже оружия, разведать тыл голландских военных, закопать трупы настоящих пленных или изнасилованных. Вот и вся работка. Сначала Мартену было страшно до истерики и обоссаных штанов, а потом он просто понял, что война – всего лишь разновидность жизни. Устаешь, ненавидишь и чего-то ждешь. Все одинаково.
Он даже сдружился там с одним парнем. Как знать, может именно он и спас Мартену жизнь. Он был не из болтливых, но Мартен понял, что он тоже там не по своей воле. Они сбежали потом вместе. Точнее бежать-то собирался только тот парень, но в последний момент почему-то взял Мартена с собой. Может, ему было страшно одному, может, ему нужен был заложник. На следующий день военные вошли в тот район, где они скрывались, боевиков обезвредили. Обстрелом из танка.
Самое забавное, они с тем парнем и правда сдружились насколько это возможно, когда вас сближает оружие. Он даже нашел Мартена потом в Амстердаме. Черт знает как. Прислал письмо под вымышленным именем, но Мартен сразу понял, кто это. Сообщил, что осел в Будапеште и оставил номер, по которому с ним можно связаться. Их старая шифровка. Нужные цифры вычисляются тактом песни Dead End Street.
Возможно, этот номер Мартену еще и потребуется. А пока надо успокоиться. Успокоиться и подумать, что, черт возьми, делать!? Никогда еще Мартену так не хотелось, чтобы интуиция его подвела. Потому что пока предчувствия крайне дерьмовые.
Ничего. На эту ночь он снимет номер в гостинице, а утром позвонит в Амстердам и выяснит, где обещанная ему съемная квартира, где деньги на командировочные расходы, которые должны были перевести на его счет и где, в конце концов, этот представитель международного отдела, который должен сопроводить его в Косово? И сколько ему еще торчать в этом гребаном Будапеште почти без денег и связи?
Мартен одним глотком проглотил мутные остатки кофе и еще раз оглянулся, прежде чем выйти на улицу. В кафе никого не было.

6.

6.
- Ты любишь играть в прятки?
- А приз будет? – спросил Имре, облизывая мороженое с ложки.
- Если повезет – да. Жизнь, - ответила Сара и потянула Имре за руку.
Кофе так и остался недопитым. Когда Сара говорила Имре, что сбежать от хозяина не проблема, она не врала. Но сейчас все несколько осложнялось трупом и обчищенной кассой.
Тот мужчина решил, что украсть пистолет проще, если пристрелить охранника. Сара решила, что второго такого шанса уже не будет. Теперь у них есть достаточно денег, чтобы прожить несколько недель, да и на билеты хватит. Только у них нет документов. Можно пойти в «красный крест» и прикинуться беженцами. Но вот конкретно сейчас надо спрятаться. Если хозяин найдет их – им не жить. А он из тех людей, что из-под земли достают.
Сколько они уже ехали, свернувшись калачиками в багажнике фургона, Сара не могла сказать. Пока она работала в «Казино смерти» время потеряло всякий смысл. Она с трудом помнила, какой сейчас месяц. Минуты не поддавались счету тем более.
Когда машина притормозила, Сара судорожно прислушивалась к тому, что происходит снаружи, зажимая Имре рот, на всякий случай. Сначала было очень тихо, а затем послышались два мужских голоса. И судя по тому, о чем они разговаривали, фургон приехал к гостинице.
- Какой-то багаж у вас есть?
- Да, один чемодан, ерунда… - Мартен пересчитывал деньги в кармане, прикидывая, сколько оставить портье на чай.
- Давайте я вам помогу все равно…
Сара зажмурилась на секунду от света, прыснувшего внутрь, когда дверь багажника распахнулась. Один из мужчин едва не подпрыгнул, увидев их. А другой, судя по униформе - портье, только подозрительно покосился сначала на Имре с Сарой, а потом на водителя фургона.
- Это и есть ваш багаж? – приподняв бровь, переспросил он.
- Нет… нет, - запинаясь, начал Мартен. – Это… это мои брат и сестра. Знаете, мы едем вместе, денег мало, поэтому ночуем по очереди…
Портье по-прежнему скептически окидывал взглядом багажник.
- Так вам оформлять одноместный номер все-таки?
- Да, - твердо ответил мужчина, но наткнувшись на вмиг ставший подозрительным и неприветливый взгляд гостиничного работника, замотал головой. – То есть, нет. Давайте трехместный.
- К сожалению, они сейчас заняты, - сдержано ответил портье.
- Тогда двухместный, - Мартен выдавил из себя улыбку. Была бы это какая занюханная ночлежка, вези он хоть расчлененный труп у себя в фургоне – никому бы не было дела. Но это все-таки одна из лучших гостиниц города, где хоть как-то можно быть уверенным в собственной безопасности. И вот теперь он сам выглядит как прямая угроза этой безопасности.
- И вот, извините за беспокойство, - как можно заискивающе проговорил Мартен, всовывая портье в руки все, что он нашел в кармане. Однако назойливый мужчина не торопился уходить, будто желая проследить, что будет дальше.
- Ну, Мария, вылезай, вы поспали? – Мартен протянул Саре руку, помогая выбраться ей из фургона.
Усмехнувшись, портье наконец-то ушел. На секунду Мартен подумал прогнать девчонку с парнем прочь, но вовремя одумался, что отступать уже поздно и надо играть до конца. Впрочем, сами они тоже не думали куда-то сбегать. Послушно плелись за Мартеном в гостиницу. Взяв с улыбкой ключи у портье, Мартен вызвал лифт, пропустил внутрь своих нежданных попутчиков и потом зашел сам. Все трое молчали, глядя друг на друга во все глаза. Кажется, в сумке у Мартена была фляга с виски. Сейчас он глотнет грамм сто пятьдесят разом и выяснит, какого хрена они делали у него в машине. Впрочем, за то время, что они поднимались до пятого этажа внимательное изучение бледных лиц белобрысого мальчишки, одетого в шерстяные лосины, кеды и растянутый свитер и темноволосой девчонки в спортивном костюме натолкнуло Мартена на мысль, что очень уж они смахивают на тех подростков из придорожного кафе.
«Засранцы», - про себя подумал Мартен, опирая дверь номера.

7.

7.
Пленные и то были разговорчивей. Битый час эта парочка стояла у двери, и девчонка крепко держала паренька за руку. Потом Мартену удалось вытянуть у них имена. На все вопросы, откуда они и что с ними случилось, они только опускали глаза в пол и словно воды в рот набирали.
Потом Сара и Имре все-таки прошли в глубь комнаты и сели на край кровати, снова уставившись двумя парами настороженных глаз на Мартена. Тот вздохнул и припал губами к фляжке.
- Есть хотите?
Сара и Имре помотали головами.
- Давайте договоримся так. Вы ночуете здесь, но утром, чтобы и след ваш простыл. И больше вы в моем фургоне не прячетесь!
Сара расстегнула куртку и, достав из кармана деньги, молча протянула их Мартену.
- Это еще что? – настороженно спросил он.
- Возьмите. Нам надо уехать из Будапешта. Мы заплатим. Это все, что у нас есть.
- Стоп-стоп-стоп! – Мартен ладонями отстранил руки Сары. – Я не буду брать никаких денег. Но я позволю вам остаться, если вы, черт возьми, расскажете, кто вы и откуда взялись?
Мартен чувствовал, как в нем просыпается журналистское любопытство. Кто знает, в конце концов, может из этого выйдет неплохой репортаж, которым можно обеспечить себе тыл в случае ухода из газеты. Перепродать его конкурентам и пусть Риксен со своими интригами горит в аду. Все-таки он счастливчик. Жизнь всегда посылает ему спасительные ниточки, за которые можно ухватиться и зацепить то дерьмо, что на него катится только кончиками ботинок, а не вляпаться в него по полной.
- Наша мать уехала на заработки в Испанию, а отец погиб. Мы беженцы из Косово, - тихо проговорила Сара.
- Так вы брат и сестра, значит?
Сара кивнула.
- Почему он молчит все время? Он немой?
- НАТОвские военные стреляли по мишеням над его головой, - Сара закусила губы.
- О Господи…
- Помогите нам, пожалуйста, у нас никого нет, - Сара заплакала.
- Эй, малышка… - Мартен запнулся, не зная как себя вести. Слова утешения никогда не были его коньком. – О вас позаботятся…
Мартен несмело погладил Сару по спутанным волосам. Вытерев слезы рукавом куртки, она обняла Имре. Мартен невольно улыбнулся. Внутри него все ликовало, он уже представлял лицо Риксена, когда тот поймет, какой материал уплыл у него из-под носа по вине его собственной глупости. Нелегальные мигранты из Восточной Европы, бесчинства НАТО… Если раскрутить девчонку на откровения, можно выудить еще больше горячих тем.
- Ложитесь-ка спать пока. Вы и так утомились, наверно… Уместитесь на одной кровати? Я могу поспать в кресле, если что.
Сара замотала головой.
- Не надо. Вы и так очень добры.
Приняв душ, Мартен завалился в кровать.
Теперь до утра у Сары было время подумать, что делать дальше. Весь этот жалостливый бред Мартен, кажется, принял за чистую монету. Уже хорошо. Значит, подозрения она и Имре уже не вызывают. Пока он спит, можно обчистить его карманы, взять что-то из одежды и сматываться. Чтобы скрыться, нужна машина, но вдвоем с Имре они не уедут далеко. Приноровиться водить еще можно, но любой постовой заподозрит неладное. А бежать без машины не имеет смысла. Черт знает… Вдруг Мартен все-таки не спит, а только притворяется, как сама Сара. Впрочем, можно подождать утра и порыться в его вещах, пока он будет в ванной. Но как бы Сара не пыталась храбриться то, что без помощи Мартена им не выбраться, становилось все очевидней.

8.

8.
Мартен повернулся на другой бок и приоткрыл глаза, разбуженный каким-то тихим стоном. Имре лежал, свернувшись клубком на соседней кровати, и скулил в подушку. Сара сидела на коленях у кровати и монотонно гладила его по голове.
- Эй, что случилось? – позвал Мартен, беря с тумбочки часы и надевая их на руку. Почти шесть утра.
Сара виновато поджала губы, будто извиняясь, что они помешали сну Мартена.
- С ним всегда такое…
Мартен поднялся с кровати, натянул джинсы и подошел к Саре. Имре лежал на простыне, скинув одеяло, прижав колени к груди, и мелко дрожал. Мартен осторожно коснулся его лба ладонью, склонившись над мальчишкой.
- Что с ним? Его знобит?
- Нет, - Сара качнула головой. – Тошнота… Его всегда тошнит. Накатывает приступами. Раз в день-два. Иногда неделю может не беспокоить. Как повезет… А потом… иногда за пять минут проходит. Иногда пару часов не отпускает…
Имре сдавленно взвыл и Мартен едва не зажмурился.
- Может дать ему каких-то таблеток? – осторожно предложил он.
- Ему не помогает…
- И что, он все время так терпит?
- Ну… ему помогают лимоны… Лимонный сок, знаете? Если надавить один или два лимона, и выпить залпом…
- Лимоны? О черт, самое то для шести утра в Будапеште… А таблетки ему точно не помогают?
- Точно, - устало вздохнула Сара.
- Ладно. Я спущусь вниз, узнаю, если ресторан открыт, может у них есть. Держитесь тут, - он сжал плечо Сары и, накинув куртку, вышел из номера.
Сара покосилась на его сумку, брошенную в углу. Если использовать шанс, то прямо сейчас. Глаза Имре закрыты. Когда приступ только начинается у него всегда полуобморочное состояние.
Сара тихонько расстегнула молнию. Свитер, джинсы, смена белья, плеер, блокнот, какие-то кассеты, паспорта нет, наверно он у него в куртке, зато в боковом кармане удостоверение, написано на непонятном языке, но кажется оно журналистское, и деньги. Едва ли половина того, что есть у Сары.
Она закрыла сумку и снова села к кровати.
Мартен вернулся минут через десять.
- Ресторан закрыт… - вздохнул он. – Но, кажется, противоядие будет, - Мартен усмехнулся. – Мой приятель обещал помочь, он придет сюда, минут через тридцать-сорок.
- Он доктор? – спросила Сара.
- Нет, но в данном случае – это лучше, поверь мне. Лучше всех лечит тот, кто сам умеет выживать.
Имре снова едва не вскрикнул, и Сара с Мартеном молниеносно вздрогнули, уставившись на него.
- Ладно. Мне надо съездить на телеграф. Позвонить по важному делу. Когда придет мой друг, передай ему, что мне надо с ним поговорить.
Сара кивнула.

9.

9.
В холле ошивался какой-то народец, Эмил надвинул шляпу на глаза и проскочил в лифт. На этажах тихо. Полы застелены коврами – шаги совсем бесшумные. Как в долбанном триллере. Если ему понадобиться кого-то грохнуть, он назначит ему свидание в этой гостинице. Нужная комната была крайняя по коридору. Эмил постучал в дверь три раза.
- Марти, старина, ты… - проговорил он хриплым голосом, пока дверь приоткрывалась. – Ого…
По ту сторону порога стояла темноволосая худенькая девчонка.
- Все открываешь двери незнакомцам, детка? – усмехнулся Эмил, захлопнув локтем дверь, и прошел в комнату, слегка прихрамывая на правую ногу.
Саре даже не хотелось кричать. Это уже не поможет. Разве что хуже будет. Ей сразу хотелось исчезнуть.
- Ну, и кому тут нужна помощь? Кроме тебя, детка, – Эмил картинно развел руками и огляделся. – Лечись, парень, - он достал из кармана два лимона и швырнул их Имре, сидящему на кровати. Тот только во все глаза испуганно глядел на незнакомого высокого парня со шрамом на лице, в кожаной куртке, пережевывающего в уголке губ незажженную сигарету.
- Не вижу радости, Сара, - издевательски заметил он. – А ведь какая встреча! Кино можно снимать.
Сара так и стояла чуть в стороне от двери, опустив глаза и почти не дыша.
- Смотри на меня, сука! – сквозь зубы бросил Эмил, грубо толкая Сару на пол. Имре сдавленно вскрикнул, прижав колени к груди. Большим пальцем Эмил чуть приподнял поля шляпы и, выхватив из-за пояса джинсов пистолет и направив его на Имре.
- Не выношу плакс, - с саркастичной улыбкой заметил Эмил. – Так что сделай одолжение – заткнись. Не хочется вас сразу убить, даже не пообщавшись. Я люблю поболтать. Люблю слушать истории. Вот только, когда врут, не люблю. Усвоили правила? Не слышу ответа.
- Да, - сглотнув, едва слышно проговорила Сара, бросив на Эмила угрюмый взгляд.
- Отлично, - Эмил отвел дуло от Имре и распахнул шкафчик мини-бара. – Тогда начинай, - добавил он, откупоривая маленькую бутылочку коньяка. – Какого хрена ты тут делаешь, детка? Ты гостиничная проститутка?
- Нет, - сдержанно ответила Сара.
- Если честно, я надеялся, ты сдохла. Это было бы справедливо, по крайней мере. Слушай, детка, я люблю связные рассказы. Так что не заставляй меня тянуть из тебя каждое слово. И что это за придурок?
- Это мой друг. Нам надо уехать из Будапешта. Мы прятались в машине Мартена…
- Вы что, убили кого-то?
- Почти…
Эмил слегка подавился коньяком и присел на прикроватную тумбочку.
- Я так и знал, что на мне ты не остановишься. Вообще, знаешь. У меня есть к тебе предложение. По старой дружбе. Этого парня я не знаю. И мне плевать на него. Но тебе – так и быть, окажу услугу. Есть одно местечко, где тебя уже никто не найдет. Ну, кроме Ада, разумеется. Вставай, - Эмил поднялся и резко дернул Сару за плечо. – Ты едешь со мной, - Эмил приставил дуло ей ко лбу. – Есть возражения? – приподняв одну бровь, спросил он. – Ну вот и отлично, - продолжил Эмил, выдержав паузу. – Прихвати вещи, это поездка в один конец.
Сара, не поворачивая головы, исподлобья оглядела комнату. Вещей у нее все равно нет, но теперь зато есть пара минут подумать хотя бы о гипотетических шансах на спасение. Эмил допивал коньяк, издевательски водя пистолетом по щеке Имре.
- А ты хорошенький, - усмехнулся он.
За спиной Сары – сумка Мартена. Она всеми силами постаралась сохранить спокойное выражение лица, осторожно потянула одной рукой за язычок молнии и запустила ладонь во внутренний карман. Подушечки пальцев нащупали гладкую кожаную поверхность.
- Я готова, Эмил, - громко и четко сказала Сара, поднимаясь с пола.
- Пойдем, - Эмил крепко, до боли сжал ее локоть и подтолкнул к двери. – И попробуй только хоть пискнуть, - прошептал он ей на ухо, обдавая терпким запахом коньяка.
Эмил вернулся к мини-бару, запихнув в карман еще пару маленьких бутылочек.
- Имре, оставайся здесь и спроси у Мартена, нравится ли ему быть журналистом. Обязательно.
- Хватит болтать, - недовольно хмыкнул Эмил, выталкивая Сару в коридор. Девушка послушно двинулась вперед, сунув руки в карманы. Пальцы, кажется, немели от того, как крепко она сжимала рабочее удостоверение Мартена.
- Твой братец очень хотел тебя видеть… - скалясь, заметил Эмил, пока они ехали в лифте.
- Ты знаешь, где Деян?
- Конечно. Тот факт, что ты, детка, убила меня и сбежала, не отменил того факта, что мне нужна была шлюха.

10.

10.
- Риксен, слушай, я не собираюсь тут рисковать своей задницей еще раз! Алло! Чёрт, - прошипел Мартен, отводя трубку от уха. – Простите… - эй, - он окрикнул мужчину, сидящего за столом поодаль и что-то сосредоточенно пишущего в блокнот. Больше в зале все равно никого не было. – Вы говорите по-английски?
Тот только помотал головой.
- А по-сербски? У вас не найдется мелочь? – Мартен на всякий случай попытался объясниться и жестами заодно.
Мужчина пошарил по карманам и, подойдя, насыпал в ладонь Мартена кучку монет.
- Спасибо, я вам верну сейчас, а то у меня просто мелких денег не осталось, - торопливо проговорил Мартен, опуская их в аппарат. – Алло, Риксен, в общем, я торчу тут от силы еще пару дней, и если со мной никто не свяжется, я возвращаюсь в Амстердам. Что значит не получается? Я не поеду туда один. Пресс-центр? Какой еще гребаный пресс-центр? Да, ладно, я записываю адрес. И что, мне договариваться с ними? Они в курсе? Ладно… Ладно! – Мартен зло швырнул трубку на рычаг и чертыхнулся.
Он задницей чуял, что Риксен ему лжет. Что этот хитрый лис просто издевается над ним. Когда Мартен уезжал в эту командировку, ему было ясно сказано, что в Будапеште его встретит проводник с сербской стороны и отвезет в Косово. Теперь выясняется, что, оказывается, он должен был присоединиться к съемочной группе с немецкого телевидения и уехать с ними. А поскольку Мартен не успел и проводник забрал только их, то теперь ему надо искать какой-то пресс-центр представительства международного союза журналистов и уже с ними решать свою проблему. Лучше не придумаешь.
- Вот, спасибо вам. Даже сдача есть, - Мартен подошел к мужчине и положил на стол купюру и оставшиеся монетки.
- Что, неприятности?
- Да… вроде того…
- Этот город полон неприятностей…
Мартен только невесело усмехнулся. Когда они вышли из здания, оказалось, что на улице вовсю хлещет ливень.
- Вот черт, может вас подбросить? Я на машине… – предложил Мартен, кивнув в сторону фургона, припаркованного у обочины. – Вам куда?
Мужчина поежился от порыва ветра, прижав ворот красного свитера плотнее к горлу и запахнув куртку.
- Это я и пытаюсь выяснить… - мужчина сунул руки в карманы и направился в сторону машины. Мартен только удивленно приподнял брови, растерявшись.
- Ну, так ваше предложение в силе? – незнакомец обернулся. Его волосы и одежда моментально промокли под дождем.
- Ну, да, - кашлянул Мартен и поспешил следом.
В машине было прохладно, Мартен сразу же завел двигатель и включил обогрев воздуха.
- А вас что занесло сюда? Вы же не местный? Хорошо по-сербски говорите…
- Да так, ищу одного парня…
- Должен вам денег? – попытался пошутить Мартен.
- Вроде того…
В итоге мужчина попросил Мартена отвезти его на рынок Лахел. Почти всю дорогу они молчали. Незнакомец попался неразговорчивый, а голову Мартена занимали лишь мысли о собственном положении, которое день ото дня становилось все проблематичней.
Высадив мужчину у рынка, Мартен вернулся в отель, купив по дороге сэндвичей на троих. Номер был не заперт, что сразу насторожило его. Зайдя внутрь, Мартен сначала никого не увидел, и только потом расслышал тихие всхлипы, больше похожие на прерывистое дыхание. Имре сидел на полу между кроватями.
- Тебе все еще плохо? Где Сара? – Мартен подошел к Имре и погладил его по голове. Тот только уставился на него испуганными глазами.
Мартен оглядел комнату. Стул опрокинут, его сумка расстегнута.
- Что случилось? Она сбежала? Я так и думал, что вы долбанные воришки! – Мартен развел руками и швырнул пакет с сэндвичами на кровать. Но тут же осекся: «Так, а ты что здесь делаешь?»
- Её забрал… тот парень… у него был пистолет… - тщетно пытаясь не дрожать, запинаясь, проронил Имре.
- Какой парень?
- Он приносил лимоны…
- И он забрал Сару?
Имре часто-часто закивал.
- Вот ублюдок… Дороговато он с нас взял, - усмехнулся Мартен. – Он передал что-нибудь мне?
Имре мотнул головой. Мартен нахмурился.
- Совсем ничего?
- Нет. Сара просила узнать, нравится ли вам быть журналистом…
- Что? – переспросил Мартен. – Как ты…
- Это Сара просила, - испуганно перебил Имре.
Мартен метнул взгляд на сумку и в один шаг оказался рядом, запуская руку во внутренний карман.
- Она украла мое удостоверение… - хмуро заключил он, оседая на пол.
«Эта дрянь что, посланница Риксена?», - промелькнуло в голове у Мартена. Теперь он еще и остался без своего основного документа и ни в какой гребаный пресс-центр ему не попасть.
На секунду он замер, а потом вдруг хитровато улыбнулся и посмотрел на Имре.
- Так ты говоришь, Сара сказала тебе спросить…? А знаешь, твоя сестрёнка чертовски умная, - Мартен поднялся, хлопнув себя по коленям. – Оставайся здесь. Я съезжу в полицию. Напишу заявление о краже.

@темы: [fiction]:original, [genre]:drama